на гранатомёт.
— Что ты хочешь, мужик с перфоратором? — спрашиваю я его. А он отвечает:
— Я, мужик с перфоратором, хочу у вас новую газовую трубу провести.
— А, — интересуюсь я, — ты, мужик с перфоратором, любишь ли ты деньги?
— Мы, мужики с перфораторами, — отвечает он степенно, — деньги не очень любим. Зато любим ту власть над людьми, которую они дают.
Я согласился с ним, и поэтому мне, единственному в подъезде, пробили дырку из квартиры на лестницу, а не наоборот. А, как известно, входное отверстие всякого попадания — маленькое, да вот выходное завсегда больше.
Только потом, сделав то и это, снова выходишь на лестницу — глядь, снова поднимается мужик с перфоратором.
— Что ты снова хочешь, мужик с перфоратором? — вопрошаю я.
А он отвечает:
— Я, мужик с перфоратором, хочу у вас горячую воду провести, а газовую колонку выкинуть на хрен.
— А, — продолжаю я, — ты, мужик с перфоратором, по-прежнему любишь ли ты деньги?
— Мы, мужики с перфораторами, — отвечает он степенно, — по-прежнему деньги не очень любим. Зато наши домочадцы и прочая бесполезная в хозяйстве живность уже съела всё то, на что ты, хозяин, давал нам денег в прошлый раз.
— А нельзя ли дать тебе, мужик с перфоратором ещё денег, чтобы ты снова почувствовал свою власть над людьми?
— Это можно, — отвечает он мне. Да только колонку мы тебе всё одно отключим.
Ну набили дырок, засунул мужик со товарищи в них в них трубы.
Зовут горделиво:
— Смотри, хозяин, как здорово всё получилось.
— И правда, здорово, — соглашаюсь, — да только что ж так криво? Чё это у вас, мужики, труба под углом в семьдесят градусов торчит? Очень удивились мужики и начали тупо смотреть на результат своих трудов. Было видно, что я их расстроил. Принялись они за работу, а потом снова меня позвали.
— Ну, — говорю, хорошо. — Да только теперь у вас труба опять кривая, правда, в другую сторону.
Опять мужики недоверчиво ощупали трубу, осмотрели её со всех сторон. И правда, кривая. На те же семьдесят градусов. Только в другую сторону. Посмотрели на меня волком и принялись переделывать.
Прощаясь, я спросил самого главного.
— А скажи, Самый Главный Мужик с Перфоратором, да будут благословенны дни твои и да пребудет здоровье в доме детей твоих, и да не оскудеет рука берущего, а значит, твоя рука — а когда потечёт в мой дом горячая вода и исчезнет с моей стены газовая колонка, это исчадие джинна?
Самый Главный Мужик с Перфоратором, Великий и Ужасный повелитель Воды и Король Болгарки, отвечал мне так:
— Мастер ты задавать вопросы, хозяин. Тебе ведь к дому ещё надо прокопать канаву, да провести трубы. А это, ведь, не моя забота. Я ведь просто часть той силы, что вечно творит Добро, хотя дихтер Гёте велел ей заниматься совсем другими делами.
И исчезли куда-то мужики — началась для меня хроника отсроченной казни.
А я, между прочим, только что решил делать шкафчик на месте, где висит нынче газовая колонка. Побывали у меня в рабочих и чеченские бандиты, скрывавшиеся от федеральных властей под видом маляров.
Был у меня и другой мужик — с дрелью. Мужик с дрелью сделал мне книжные полочки. Он работал под шаманические звуки своих магнитофонных кассет. Была у него ассирийская бородка и широкий чёрный плащ. Полки кривились в дьявольской усмешке и рухнули через три месяца — то ли от инфернальности мужика с дрелью, то ли от инфернальности стоявших на них сразу двух собраний сочинений Ленина.
Я плюнул, а потом, перекрестившись, повесил полки сам — прямо и православно.
И с горя пошёл в полночь к амбару. Ночью лил проливной дождь, было пустынно. Пришлось надраться с кузнецом.
И всё продолжилось.
09 июня 2002
Далеко-далеко стояла одна деревня и называлась она Хлипфуньга.
Жили в ней, однако, Сашка и Валька. Были они братьями. А история их такая: сначала родился Валька, а потом помер его отец, и мать снова вышла замуж, но вскоре тоже померла. Тогда её новый муж женился ещё раз, и родился Сашка.
А потом уж все родители, родственники и знакомые Сашки и Вальки умерли, и остались они вдвоём на белом свете — два брата.
Поэтому брат Валька был финн, а брат Сашка — русский. Больше всего на свете они любили пить водку. Однако, напившись её, они начинали друг на друга обижаться.
— Писсала, какала, пукала, около! — говорил младший брат и корчил другому рожу.
Валька-финн надувался, подпрыгивал, долго соображая, что ему ответить, и, наконец, говорил:
— А ты — пьяница!
Возразить Сашке было нечего, и он уходил плакать в свой угол, тихонько приговаривая:
— Зопа, зопа какая…
И я там был, и водку с ними пил, и мирить их пробовал, да только у меня ничего не вышло.
А если кто пожелает, я тому адрес дам.
13 июня 2002
Как-то в одной деревне жили старухи. Кроме старух, там собственно, никто не жил.
Все старухи делали вместе — косили, пасли и доили своих коров.
На день поминовения одна из них садилась за руль старушечьего грузовика, две другие забирались к ней в кабину, а остальные устраивались в кузове.
Приехав на кладбище, они общими усилиями подновляли кресты и пирамидки, потом стелили полотенце и доставали водку.
Выпив, старухи запевали свои протяжные старушечьи песни. Я сам их слышал, когда чинил оградку своему незабвенному другу егерю Евгению Николаевичу, померевшему в этой деревне по ошибке.
13 июня 2002
История про нехорошие чувства
Сегодня два раза пребывал в зависти, а потом долго — в печали.
14 июня 2002
В незапамятные времена на берегу лесного озера жили писатели. Один писатель жил на острове, а двое других — на берегу.
Не сказать, чтобы писатели дружили между собой. Они вообще народ недружный. Если один писатель, скажем, находил в лесу белый гриб, то другие два сразу начинали ему завидовать. Или, если другой приносил с берега целое ведро черники, то оставшиеся тут же начинали дуться.
По утрам писатели выходили каждый из своей избы, и, стоя на берегу, показывали друг другу языки.
Когда бы писателей было двое, тут всё было бы понятно. Кто-нибудь из них подкрался бы тихо ночью, зарезал бы соседа и поджег его избу вместе с рыболовной снастью.
Но их было трое.
Правда один
