писатель был еврей. Второй был русский, но третий — неизвестной национальности. Так что и здесь у них не было никаких перспектив. Время шло, и они проводили его на своём озере. Я там был, посмотрел на них, на то, как они стоят на зорьке с высунутыми языками. Отметил, что самый длинный язык у писателя неизвестной национальности. Этот писатель даже болтал своим языком — из стороны в сторону.
Посмотрел я, да и пошёл своей дорогой.
14 июня 2002
Приключилась со мной странная история
Посетил я сегодня Пироги. Второй раз в жизни. Увидел там массу людей мне совсем незнакомых, а потом покатился колобком прочь. Много я чего сегодня видел. И многому воздал хвалу.
15 июня 2002
Давным-давно, когда в реках вода была, а птицы гнезда вили, случилась большая война. Многих на той войне поубивало, а которых и в плен взяли.
Немцы русских в плен брали, а русские, обратно, немцев хватали.
И вот отвезли тех пленных немцев далеко-далеко, за кудыкину гору, посадили на речке жить без охраны.
Говорят:
— Нарубите вы нам лесу достаточно, тогда накормим вас, а не нарубите — пеняйте на себя. Ну, немцы народ работячий, стали деревья рубить, да в плоты вязать, чтобы, значит, как велено — по речке сплавить.
Сделают такой плот, а он тонет.
— Ну, бяда, — немцы думают, — всё у них, русских, не как у людей.
Невдомек им было, что они лиственные плоты делали, а лиственница тонет, как намокнет.
Но народ они обязательный, сказано — сделано.
Так всю реку и замостили.
Что с этими немцами стало — мне неизвестно, но сказочка эта грустная, ты её не слушай. Было то давно, а может, и не было вовсе. Лучше ты, мил друг, перевернись на другой бочок, да усни.
15 июня 2002
Вышел однажды из города Северопьянска один корабль. Не большой корабль, но и не маленький.
Долго ли, коротко ли, шёл он так бы и шёл себе в иностранный порт Берген, но приключилась с ним удивительная история.
Отбили уже собачью вахту, как вдруг, со стороны полной луны выныривает навстречу чужое судно. Вроде бы и неоткуда ему взяться, берег рядом, секреты государственные, пограничники дозором ходят, да вот идёт наперерез.
Судно парусное, старинное, музейное, можно сказать. Но вот беда — паруса рваные, снасть третьего срока, команда худая, небритая, одета не по форме, вся в лохмотьях…
На мостике капитан — да и тот какой-то недоделанный — на одной ноге.
И, главное, чешут встречным курсом, без всякого расхождения.
Позвали капитана.
Тот огляделся, да и говорит:
— Чей гюйс такой полосатый? Не помните!? Дар-р-рмоеды!!! Посмотреть в справочнике! Сбегали за справочником, докладывают:
— Голландский, товарищ капитан!
— Ясно, — тот отвечает. — Это "Летучий Голландец". Щас он нас будет топить. Рубить всем концы!
Тут же, впрочем, опомнился и опять командует:
— Дробь машина! Отставить рубить концы! Свистать всех наверх! И как засвистит сам молодецким посвистом!
Сбежались все и начали думать.
— Я знаю, — говорит старпом. — Если поглядеть этому самому голландскому капитану в глаза, то обязательно жив останешься.
— А корабль? — спрашивает капитан.
— Про корабль мне ничего неизвестно.
— Нет, это нам не подходит. Давайте думать дальше.
А "Летучий Голландец", не рассчитав (наш корабль-то машину застопорил), проскакивает мимо и делает поворот оверштаг, чтобы закончить своё чёрное дело.
Чужеземный капитан, видя, что на советском корабле все стопились вокруг капитанского мостика при полном отсутствии паники и страха к его кораблю и к нему лично, начинает бегать по палубе и кричать всякие ругательные слова:
— Бом-брам-стеньга, йоксель-моксель, нактоуз на плашкоуте!
Так он кричит и топает своей деревянной ногой.
— Кажется, что-то у него там с женщиной было, — говорит радист. — Может, ему женщину нужно?
— Нет уж, фигушки, — отвечает ему буфетчица Галина. — Этот ваш голландец ободранный какой-то. Я ему, конечно, могу с бака голый зад показать или что другое, а совсем — я не согласна. Козёл он вонючий, вот что я вам скажу.
Тут иностранца, в этот момент подошедшего борт к борту, совсем злоба взяла:
— А за козла ответишь! — кричит. И палкой махается.
Но как раз вспомнили, что на собрании отсутствует помполит.
— Вот кого нам звать надо! — закричали все. — Он-то нам всё и растолкует как решения партсъезда.
Сбегали за помполитом, разбудили, объяснили, что случилось.
— На тебя, — говорят, — вся надежда.
Помполит подумал, китель оправил и сказал:
— Переправьте-ка меня на иностранца, я там разъяснительную работу проведу.
Прикинули силы, подобрали матросов покрепче и перебросили помполита Голландцу на палубу, когда тот в очередной раз мимо проходил. Ну суета, свалка там. Вдруг Голландец развернулся и — фьють! — стрелой за горизонт.
А тут и пограничный катер подошёл.
После — этого капитана на берег списали. По состоянию здоровья, за то, одним словом, что помполита утратил.
Но тот не больно-то и переживал, рассуждая так: "встретишь ещё раз того "Летучего Голландца", а ведь неизвестно, как там помполит этих архаровцев навоспитывал — может, ещё хуже придётся".
Так он и мне рассказывал. Я сам у него водку пил, усы мочил, да бородой вытирался.
16 июня 2002
Однажды в пятницу я жил в маленькой деревне. Она была такая маленькая, что никакой картограф, даже с самым университетским образованием, не мог бы её уместить на карте.
Жил я у бабы Клёпы. Бабу Клёпу по-настоящему звали Асклепиодотта Власьевна, но она очень стеснялась своего имени и даже не стала получать паспорт. Стеснялась она, стеснялась, да так, что не вышла замуж. Потом, правда, выяснилось, что выходить уже не за кого, потому что все её односельчане вымерли.
18 июня 2002
А с потолка у бабы Клёпы свисала липучка. На липучке были прикреплены мухи.
Липучка была такая липкая, просто ужас! Однажды к ней приклеился даже страховой инспектор! Но это совсем другая история.
18 июня 2002
История про творожные лепёшки
По утрам баба Клёпа пила молоко, днём кушала щи, а вечером делала творожные лепёшки. Лепёшки у неё были замечательные, и они нравились всем — мне, кошке Ласочке, которая всегда спала на подоконнике, тяжело вздыхая, приблудной собаке неизвестного имени и самой бабе Клёпе.
Но вот беда, их запах очень нравился большому усатому таракану, который жил у бабы Клёпы
