Америку и Сибирь), и не потому, что возвращался с новыми данными и множеством неизвестных растений, но и потому, что он помог людям взглянуть на мир по-другому. Например, он считал горы не просто случайно образованным ландшафтом, а объяснением того, почему у континентов именно такая форма. Он не просто взбирался на вулканы, но обнаружил, что они связаны между собой разломами геологических плит по всей планете. «Я никогда не забуду, – говорил Дарвин, – что весь мой жизненный путь обусловлен тем, что в юности я читал и перечитывал его «Личный рассказ». Гумбольдта интересовали не только факты, но и то, как сконцентрировать свою любознательность на чем-то одном. Кульминацией его исследований после пятидесяти лет размышлений стал «Космос» – книга, описывающая все физические явления в мире и объясняющая, как все в нем взаимосвязано.
«Если бы я спросил себя, что дало первый импульс моей неистребимой тоске по тропическим странам, – писал он, – я бы назвал следующее: описания островов Южного моря Джорджа Форстера, картину Ходжеса с изображением берегов Ганга в доме Уоррена Гастингса в Лондоне и колоссальное драконово дерево в старой башне ботанического сада в Берлине». Из этого личного опыта он сделал вывод (во втором томе «Космоса»), что любопытство в наше время возросло благодаря тому, что ему дали толчок выпущенное на волю через литературу и искусство воображение, описательная поэзия, пейзажная живопись и выращивание экзотических растений. Каждое открытие раздвигает границы воображения, стимулируя новые открытия: оно «расширяет сферу идей», пробуждает вкус к исследованиям, тогда как создание новых инструментов наблюдения развивает интеллект. Он продвигал идею Декарта о том, что любопытство похоже на заразную болезнь, и показал, как оно может перерасти в эпидемию.
Однако книг и картинок недостаточно. Гумбольдт важен еще и потому, что в его жизни не доминировали по отдельности ни работа, ни личная жизнь, а был необычайно тесный союз одного и другого. Между ним и «людьми, которые любили меня и проявляли ко мне доброту» не было «ни малейшей симпатии» в детстве, которое он вспоминал как несчастное. Мать казалась ему «чужой». Но у него сложились очень близкие отношения с рядом мужчин, большинство из которых были его коллегами по интеллектуальной деятельности. О силе его чувств можно судить по письму одному из них: «В течение двух лет я не знал другого блаженства на земле, кроме твоего веселья, твоего общества и малейших проявлений твоего удовлетворения. Моя любовь к тебе – это не просто дружба или братская любовь, это почитание, детская благодарность и преданность тебе как самому возвышенному для меня закону». Объектами его привязанности были двое самых выдающихся ученых Франции – Гей-Люссак, с которым он делил комнату в Политехнической школе, и Франсуа Араго, ответивший ему взаимностью в следующих выражениях: «За пределами моего семейного круга нет никого, к кому я был бы более глубоко привязан, чем к вам. Вы единственный друг, на кого я могу рассчитывать в трудных обстоятельствах». Сам Гумбольдт определял свои отношения с Гей-Люссаком так: «Он мой лучший друг, и его общество успокаивает и стимулирует меня, и стимул этот, кажется, взаимный».
Акцент на стимуле – ключевой момент. Гёте, несколько раз встречавшийся с Гумбольдтом, писал: «Общение с ним чрезвычайно интересно и мотивирует. За восемь дней невозможно узнать из книг столько, сколько он сообщает за час. [Его] присутствия было бы достаточно, чтобы сделать интересными любые стороны жизни и вспомнить все, что только может быть интересного в химии, физике и физиологии… Он подобен фонтану… неизменно освежающему». Вильгельм Гумбольдт осуждал «способность брата быстро привязываться… и жертвовать собой ради других», считая ее признаком слабости и отсутствия самоуважения. Правда, у Александра время от времени случались приступы меланхолии, и его невестка, несомненно, была права, когда говорила, что он представляет собой «невероятную смесь обаяния, тщеславия, мягкости, холодности и теплоты». Он говорил: «дудеть в свою дуду – это часть моей работы». В джунглях он был рад освободиться от «отвлекающих факторов, постоянно возникающих в цивилизованной жизни из-за социальных требований. Природа постоянно предлагает самые новые и увлекательные объекты для изучения. Единственный недостаток этого одиночества – отсутствие информации о ходе научных открытий в Европе и преимуществ, которые дает обмен идеями».
Быть абсолютно живым, полным любопытства означало получать идеи как «непосредственно из окружающего нас мира», так и «посредством работы разума». Гумбольдту всегда был нужен человек, который обострил бы его ощущения, активизировал его воображение. Вот почему он прожил двадцать лет в Париже, который в то время определенно был интеллектуальной столицей мира. Утверждалось, что ученый никогда не испытывал страха, за исключением одного случая, когда внезапно встретил ягуара в южноамериканском лесу (но у него хватило ума продолжить идти очень тихо, как будто ничего не произошло). Вернее было бы сказать, что он обладал человеческими слабостями в полной мере, включая страх и беспокойство, но его неустанное любопытство позволило ему вписать эти страхи в общую картину мироздания, выработать глобальную точку зрения на страхи, превратив их из угрозы для отдельного человека в природные явления. Возможно, ему было бы не так легко это сделать, если бы он был таким, каким его хотели видеть родители, специалистом в чем-то одном, или если бы он сильно переживал о том, почему родители его не любят.
Однажды на вечеринке Гумбольдт встретил Наполеона, и тот не смог придумать ничего лучше, чем сказать ему: «Вы интересуетесь ботаникой. Моя жена тоже». И император пошел дальше. Сегодня уже непростительно не интересоваться тем, что интересует вашу жену. Любопытство настолько расширило границы, что люди уже на грани отчаяния, а они всегда были склонны сопротивляться тому, в чем они отчаялись. И теперь я перейду к проблемам, вызываемым таким сопротивлением.
Глава 12. Почему уничтожать врагов все сложнее
Сила Антуанетты Фуке в том, что она определенно знает источник своей харизмы. Но это и причина того, почему у многих ее личность вызывает большие споры. Ее либо страстно любят, либо ненавидят.
Что она может сделать с теми, кто с ней не согласен? Иногда она говорит: «Меня никогда не заботило, что обо мне думают люди». И действительно, несмотря на взлеты и падения в общественном мнении, она по-прежнему относится к самым целеустремленным лидерам женского движения на протяжении последней четверти века. Иногда она говорит, что важно лишь выражать свое искреннее мнение и что «убеждать людей – одна из форм насилия». Но слово «бой» тоже часто встречается в ее речах. Она описывает себя как «воинствующего теоретика», участвующего в «политических баталиях» за освобождение женщин от дискриминации и насилия и за то, чтобы добиться для них не только равенства, но и признания того, что их вклад в цивилизацию совершенно отличается от вклада мужчин. Военные метафоры – это не пустые фразы. Они подразумевают представление о том, как лучше всего добиться того, чего она хочет.
Внешность у нее далека от бравой: с шестнадцати лет ее одолевает медленно прогрессирующая болезнь, из-за которой ей все труднее ходить. После стольких лет сопротивления болезни она вынуждена передвигаться в инвалидной коляске, маленькая и хрупкая. У нее живая, даже кокетливая улыбка. Она носит одежду от модных дизайнеров. Соблазнительны ее любознательность психоаналитика, широта кругозора и твердость убеждений. Значительное число хорошо образованных женщин стали не просто ее поклонницами, но и преданными сторонницами, поскольку у нее есть ответы, которые, кажется, одновременно решают их проблемы как личностей, как женщин и как граждан. Одна из ее учениц – наследница большого состояния, поэтому Антуанетта не испытывала никаких финансовых затруднений ни когда занялась политической деятельностью в международном масштабе, ни когда стала крупным издателем женской литературы.
Она видит себя воином не потому, что бесстрашна, и не потому, что боль, став ее привычным спутником, больше не пугает ее. Она как раз чувствительна к критике, обеспокоена тем, что ее могут неправильно понять и исказить смысл ее слов. Когда она подозревает враждебный настрой окружающих, ее внешний вид меняется из-за нервозности, и она начинает защищаться потоком аргументов. Ее
