люли, и все такое се тре жюли.
Одним словом, начался такой рев, что его не сразу заглушил залп фейерверка.
В общем, как ни криво у китайцев с чужими языками, а проняло их правильное пение. Придет к ним точность и русская грамматика, чую я.
Хотя, может, в этом и погибель для их небрежной империи.
Как для нашей как-то случилось.
Он говорит:
…А с Петровичем неприятная история получилась. И все потому что ему было неподвластно метафорическое рассуждение. То есть оно владело им, а не он им пользовался. Во всем он видел какое-то иносказание, а как начнет дорогу в туалет спрашивать, то вечно его то в храм посылают, то в библиотеку.
Мы на англичан тогда работали в одном среднеазиатском аэропорту.
Прибегает он как-то к нам и кричит, что пришла телефонограмма: «Никаких обезьян на борту».
— Это еще как? — кричит. — У нас полборта таких, надо ссаживать!
А поскольку он был мужчина заполошный, то у нас началось бурление и ужас.
Дело, оказывается, было в том, что в Африке вышла у англичан заковыка с обезьянами. Повезли они обезьян из Африки куда-то в прочие, высокоразвитые места, где на обезьян смотрят за деньги. Ну, повезли, разумеется, в клетке, не так чтобы в салоне. Но беда в том, что тем же бортом в грузовом трюме повезли бегемота. Бегемот большой, везут его, как трактор, — ноги закрепляют, а под брюхо подводят брезент, и висит бегемот, как веселые женщины в неприличных фильмах. А чтобы бегемот чего лишнего не сделал, то ему обматывают пасть специальным скотчем.
Ну и висит бегемот в этаком виде, да только ему поставили клетку под нос. А в клетке обезьяны.
Обезьяны бегемота увидели и ну веселиться. А бегемот только глазами зыркает и переживает.
Обезьяны прыгают и, хоть достать бегемота не могут, радуются его униженному положению, а потом и вовсе стали его какашками закидывать.
Гадят, хохочут, кидаются.
А самолет летит.
Бегемот повисел в своей косынке, а потом и обвис. Умер от обиды.
Или от инфаркта, как сказали ветеринары.
Поэтому решили англичане больше никаких обезьян не возить. Ни под каким видом, нигде и никогда — и издали строгий циркуляр.
А Петровича с его неуместной исполнительностью, конечно, остановили, всех успокоили, да только все равно со службы выгнали.
Метафорист хренов, нам его долго поминали.
Он говорит:
…Когда очень больно, думаешь, конечно, о смерти. Но эти мысли довольно быстро уходят, человек вообще сильно к жизни привязан.
Для того, чтобы к смерти придти, нужна долгая школа одиночества.
Вот был у меня друг, что давно уехал — да не на Брайтон или там в Тель-Авив, а в совсем далекую страну, под пальмы.
Жил там один, семейная жизнь у него не заладилась.
Я приезжал к нему и думал, что, несмотря ни на что, жизнь его неплоха.
Только однажды, когда мы ехали в ночи и остановились на какой-то заправочной станции в Андах, он пошатнулся, и пришлось его поддержать.
Был раньше он высок и тяжел, можно сказать, грузен.
А за время жизни вдалеке стал похож на какого-то конкистадора. Загорелый, с бородкой, красавец — но, оказалось, точила его болезнь.
Он пришел в себя и начал мне пистолет свой показывать.
Там было разрешено свободное ношение оружия, и первое, что он сделал, приехав туда, так завел себе этот пистолет.
А главное, пистолет этот я в руках держал.
— Хочешь, — говорит он мне, — пострелять?
— Ну его, — отвечаю. — Настрелялся.
А пистолет был такой большой, под рост ему. Удачная модель, бразильский аналог «беретты».
И я еще несколько минут помнил, какой у него магазин — двухрядный или нет, и какова скорострельность, с такой гордостью он говорил о нем — поневоле запомнишь.
А сам уже тогда был болен; и как его повело на бензозаправке, и вес его большого тела, я потом часто вспоминал.
Ну и поехали дальше.
А дальше был океан, и будто бы все хорошо.
А еще он говорит:
…Она не придет. А Фролов и вовсе во Францию уехал. До Фролова сейчас не достучишься, гон у него сейчас. Негритянок, поди, французских ловит. А она… Не, она не придет — у меня с ней странная история приключилась. Она меня приревновала. Пришли все они ко мне в гости: жена, понимаешь, уехала, родители — на даче. Фролов пришел с коньяком. Пришла еще такая прекрасная девушка — из бухгалтерии, ну к ней она и приревновала. «Нет, — позвонила и говорит, — не надо нам больше видеться». И главное, какую глупость еще уделала — она босоножки этой девушки зачем-то спрятала.
Что, говоришь, Фролов их мог по пьяни, одеваясь, куда-то запинать? Нет, шалишь.
Она их под одеяло в соседней комнате засунула.
Мы их еле-еле наутро нашли.
Он говорит:
…Самое лучшее — это когда выпускают из больнички. Нет, потом, конечно, плохо становится. Но первые два дня — это рай на земле. Меня как-то друзья повезли в это время в загадочную местность, где один из них провел детство. Мы ехали — как лемминги, потому что приятель мой не помнил дороги и руководствовался вдохновением. Выпив пива, он уже перестал слышать путеводные голоса и стал голосить сам. Это была настоящая песня странствий. В ней сплетались казахские мотивы и русская тоска, в ней была пыль азиатских дорог и грохот тамтамов. Так, под пение, мы продвигались в его прошлое.
Но особенно хорош был мой приятель, когда спрашивал дорогу. Он как-то стремительно напился уже в машине, держал перед собой карту кверху ногами, тупо водил по ней пальцем и, глотая слюни, свешивался из окна.
Наконец мы остановились перед глухой бабушкой. Лоцман наш не очень старался что-либо произнести, а старушка и не старалась что-то услышать. Она махнула рукой в сторону ведра с клубникой. Приятель мой воспринял этот жест как искомое направление, и через пять минут мы въехали в тупик, развернулись и снова остановились перед старушкой. Старушка поняла, что покупатели могут уехать, и махнула рукой в сторону своего огорода. Дескать, у нее там еще есть. Лоцман кивнул, и мы поехали в новом направлении.
Через несколько дней мы действительно нашли странное место — рядом с заброшенной фабрикой, у реки, где из воды торчали металлические конструкции неясного назначения.
Медленно журчала мутная серая вода. Среди травы чернело кострище с оплавленной бутылкой.
В этом месте приятель мой освоил новый метод жарки куриц. Он кидал их в костер и исполнял вокруг нетрезвый танец шамана. В результате верхняя
