ленивая дурость охватывает мозг и сердце, вяжет руки, ноги. Вот в таких случаях и дерутся ножами шофера и слесаря, охваченные жуткой злобой, ползущей из желудка, из охваченной тошнотой души, из тоскующих рук и ног.
И вот в таких случаях пьёшь много, всё хочешь прорваться в рай, выбраться из лап тоски, из беспричинного отчаяния, из гадливости к себе, из жгучей обиды к самым близким людям, из беспричинной тревоги и страха, из предчувствий беды…
А уж когда понимаешь, что в рай не попасть, снова пьёшь Теперь уже для того, чтобы одуреть, заснуть, дойти до того состояния, которое дамы определяют словами "нажрался, как свинья"".
04 июля 2002
Кто мне может подсказать — где продаются сортирные гуси из белого фаянса. Гусь этот внутри пустой, из задницы у него торчит ершик для говна, выражение морды у него весьма идиотское. Если присмотреться, то на шее у него галстук. Рост гуся невелик — в полунитаза. Кто видел гуся?
04 июля 2002
Год назад приключилась со мной такая история: получил я приглашение на один вечер. Здравствуйте, дескать, дорогой товарищ, приглашаем вас на наш традиционный пятничный вечер, заходите. В музее Пришвина соберёмся. А делать мне в тот день мне было решительно нечего, какой-то ужас стоял в горле и неясное предчувствие больших жизненных наказаний.
Поеду, решил я. Тем более, Пришвина я люблю, а в музее ни разу не был. И стал собираться. Но в последний момент перечитал приглашение, и смотрю — состоится оно в деревне Дунино.
Где же, думаю, эта деревня? Раскрыл атлас — нету деревни такой под Москвой. Позвонил своему бывшему преподавателю Федякину.
— А, — говорит он. — Хорошо. Значит, в Елец едешь?
— Какой Елец? — начинаю нервничать я. Какой-такой Елец? Я сегодня, буквально через два часа ехать должен.
И тут ещё больше напугался. Потому как ещё раз перечитал приглашение, а там время указано — полдесятого вечера. Только в этот момент до меня дошло, что это вечер накануне Ивана Купала.
Эх, значит, собрались какие-то упыри, видать, и решили сделать меня бессмертным русским писателем. На свой, правда, манер. Упырский.
Но ехать надо. Перекрестился, плюнул в угол и отправился в странствие.
Там ярко полыхал костёр, кричали что-то люди с горелым мясом в руках. Было такое впечатление, что ворох родственников-вурдалаков приехал на дачу, забыв, что хозяин умер. Однако, особенно они не шалили — только местный волк-оборотень, охранявший дом укусил за жопу некую гостью.
Медленно я сделал шаг в сторону и двинулся по тропинке вдоль кривого и холмистого участка. Трава была по пояс, в ней кто-то шуршал и пыхтел. Тихо отворилась калитка, и по каким-то буеракам я вышел к реке. Огромный масляный блин луны лежал в тихой воде.
Вдали слышалась протяжная песня на иностранном языке.
Я ступил в воду — течение оказалось неожиданно сильным, но я дошёл по дну почти до середины. Песня сменилась протяжным воем, а на обоих берегах стали видны огоньки. Там и сям длинноногие девки сигали голой жопой через костёр, в кустах попискивало и похрюкивало.
Внезапно я оступился и парное молоко главной московской реки сомкнулось у меня над головой.
06 июля 2002
Был у меня знакомец. Я как-то писал к нему "Вот нас с тобой за внешнюю похожесть друзья называют родственниками. Даже братьями. А ведь как мало у нас общего. То есть, я даже в этом не уверен, что мало. Мы видимся с тобой по чужим поводам. Первый раз это случилось в восемьдесят пятом, кажется. Осенью. На промозглой площади Маяковского, перед театром Сатиры".
Он таскал ко мне в гости длинные, как обойные рулоны, свои тексты. В текстах сновали гобблины и орки. Я относился к ним скептически, всё это литературой не считая. Кажется, они до сих пор лежат на антресолях в квартире моей одноклассницы, эти его опыты. А я бредил Тыняновым и Шкловским, ОПОЯз катил свои буквы-круги в моих рукописях, и одинаковые слова у нас значили — разное. Но вот он напечатал с десяток книг и стал известным в своём кругу.
А ещё через десять лет я увидел его в Казани, где ему вручали какую-то безденежную премию. Не первую, отнюдь не первую в своей жизни. Потому как он занял своё место — тихо, но прочно. Мимо нас тогда сновали всё те же хоббиты и гномы, про которых он писал. Они, овеществлённые, бренчали жестяными мечами, а настоящая, непридуманная болезнь уже журчала в нём.
Ещё в мае мой одноклассник ездил к нему в больницу. Ничего не предвещало скорого конца, хотя он уже тонул в реке лейкемии.
Мы не были близки, как были тогда, но мир без него не полон.
10 июля 2002
Однажды посетил я памятное место, давшее ему имя.
Этот герой странен. Про него писали Буслаев и Веселовский, Миллер и Пропп, Пушкин зачем-то сделал его дьяческим сыном. День его 19 декабря. Он возглавляет всех русских богатырей, что будто пограничники встали на васнецовской картине. Его подвиги нумерованы как подвиги Геракла, причём всегда кровожадны и многосмертны. Вот он орёт в чистом поле неведомому противнику: "Дам тебе поушину, будет в спине отдушина; дам в висок — посыплется песок"! А вот вваливается в избу: "Ты бы, старушка, не училась много богатыря спрашивать — училась бы кормить да поить, на постелю спать уложить". Он страшен и брутален, помесь Гаргантюа и Пантагрюэля, татарина и его лошади.
Мне очень нравится история про освобождение Константинополя от Идолища поганом. Там история альтернативна, а Илья Муромец допивает за каликами своё же пиво. Он спрятался навсегда в Антониевой пещере Киево-Печорской лавры. В его теле ковырялись археологи, и, не разгадав ничего, только добавили загадок.
А потом я заглянул в Карачарово. Так вот, на узкой улочке стоял кривоватый дом с мемориальной доской. К нам вышел пузатый и весёлый хозяин. Хозяин сокрушался, что когда делали газовое отопление, сломали печь. Он решил сложить её заново.
Была у хозяина мечта — сидеть на печи и принимать от туристов живительную воду. Это был вполне приятный толстый мужик, весёлый и жизнерадостный. Работал он где-то, любил попариться. Баньку, кстати, что стояла через дорогу, ближе к Клязьме, сложил сам. Была у него своя правда.
Потом он показал фотографию предков. Старик
