в 2010 году совершили преступления 1370 несовершеннолетних, а 2019 году — 857; то есть произошло снижение в 1,6 раза.
Из статистических данных, опубликованных на сайте Судебного департамента при Верховном суде РФ, следует, что за последние десять лет (с 2009 по 2020 год) количество несовершеннолетних в возрасте от 14 до 17 лет, осужденных за совершение преступлений, снизилось более чем в 3 раза — с 56 тысяч человек в 2009 году до 16 858 в 2019-м. При этом количество осужденных в возрасте 14–15 лет за тот же временной отрезок сократилось примерно в 4 раза: с 21,6 тысячи до 5,4 тысячи человек [414].
Уменьшилось и количество осужденных, содержащихся в колониях для несовершеннолетних: в 2007 году этот показатель составлял 10 750 чел., в 2009 году — 5970 чел., в 2019 году — 1155 чел. [415] То есть с 2009 года произошло снижение в 5, а с 2007 года — более чем в 9 раз. Численность несовершеннолетних осужденных после середины 1990-х годов уменьшалась постоянно. Так, с 2000 по 2010 год этот показатель снизился более чем в четыре раза [416], а с 2000 по 2020 год снижение было почти шестикратным. Высоки и темпы снижения численности взрослых заключенных [417].
График 2. Динамика количества несовершеннолетних, совершивших преступления, на 10 тыс. чел. населения: 1 — Забайкальский край, 2 — Республика Бурятия, 3 — всего по Российской Федерации, 4 — Москва
Чтобы наглядно показать динамику преступности несовершеннолетних и различие этой преступности по регионам, я свел в графике 2 показатели за 2010–2020 годы [418]. Два первых графика показывают изменение количества преступлений на 10 тыс. человек населения для двух регионов, в которых, как считается, наиболее представлено «движение АУЕ». Действительно, видно, что преступность в Забайкальском крае и Республике Бурятия значительно выше средней по России; это два неблагополучных региона; для сравнения я поместил на схеме показатели региона с невысоким уровнем преступности — Москвы; видно, насколько ситуация здесь благополучна.
Стоит обратить внимание на всплеск в Забайкальском крае преступности несовершеннолетних в 2013–2015 годах: это тот самый всплеск, о котором 17 октября 2014 года говорил представитель прокуратуры Забайкалья [параграф I.1]; напомню, что это заявление стало одним из толчков, стимулирующих обсуждение «движения АУЕ».
Итак, мы видим парадоксальную ситуацию, когда моральная паника вокруг криминализации молодежи развивается, несмотря на то что реальная опасность молодежной преступности снижается, причем значительно. Этот случай не единичен, можно привести еще несколько примеров.
1. Барри Гласснер, рассматривая страх перед преступностью, отмечал случаи, когда страх рос при снижении самой преступности [419].
2. Стюарт Халл и его соавторы утверждали, что в 1970-е годы в Великобритании правительство создало моральную панику, связанную с ростом преступности, хотя в действительности она снижалась [420].
3. Глеб Ципурский отметил в истории Советского Союза случай, когда во второй половине 1950-х годов при снижении молодежной преступности была развернута кампания по борьбе с хулиганством в молодежной среде; иначе говоря, была создана моральная паника, связанная с преступностью [421], подробнее эта ситуация будет рассмотрена в параграфе VIII.1.
Каждый из этих случаев обусловлен влиянием индивидуального набора факторов. Но стоит напомнить, что средства массовой информации в целом мало заинтересованы в описании безопасной жизни: интерес к криминальным событиям является для них институциональным свойством; они сознательно нагнетают страх, связанный с преступностью, и извлекают из него выгоду [422]. Если в это время происходит спад преступности, СМИ не уделяют ему внимания, продолжая описывать интересный зрителям криминал. Так, «в период с 1973 по 1993 год ежегодный уровень насильственных преступлений в Соединенных Штатах составлял около 50 случаев на 1000 населения. С 1994 года этот показатель снижался из года в год и в настоящее время составляет 20. Это одна из самых важных историй за последние полвека, но она не получила достаточного внимания средств массовой информации. Вместо этого в ночных новостях рассказывают о местных убийствах и изнасилованиях. Следовательно, даже в двадцать первом веке страх перед преступностью остается высоким» [423].
Возникновение моральной паники при явном статистическом снижении реальной опасности связано не только с преступностью. Приведем примеры.
1. В 1980-е годы, когда потребление наркотиков в США снижалось, наблюдалась моральная практика, связанная с развитием наркомании; Джеймс Хоудон утверждал, что развитие этой паники было спровоцировано лично тогдашним президентом США Рональдом Рейганом [424].
2. Проблемой Соединенных Штатов Америки является школьное насилие с применением огнестрельного оружия. В начале 2000-х годов таких преступлений было сравнительно мало, однако уровень общественной тревожности, связанной со школьной стрельбой, оставался очень высоким, моральная паника имела характер «фантомной эпидемии» [425].
3. В 2009–2015 годах в России наблюдался рост общественной тревожности в связи с наркоманией; тревожность была обусловлена появлением на рынке спайсов — курительных смесей, получивших широкое распространение и, безусловно, опасных, но не сопоставимых по уровню опасности со многими другими видами наркотиков; при обсуждении этой темы обходился стороной тот факт, что уровень наркопотребления в целом по стране снижался [426].
VII.4. «Народные дьяволы» и где они обитают
В моральной панике, связанной с «движением АУЕ», есть две группы «народных дьяволов», позиционируемых как источник опасности для общества и нарушающих моральный порядок, существующий в нем.
Группа 1. Профессиональные преступники, стремящиеся распространить ценности тюремно-уголовной среды на благонадежную и законопослушную часть общества, особенно на детей, подростков и молодежь.
Группа 2. Собственно те самые подростки и молодежь, которые увлечены тюремно-уголовной идеологией; юные преступники, несущие опасность обществу и всем его членам.
В главе VI я постарался выявить этнографическую реальность, которая стоит за этим явлением. Здесь же рассмотрим, как конструируются указанные группы «народных дьяволов» людьми, которые рассуждают об опасности «движения АУЕ».
Группа 1 конструируется и как единая криминальная структура, воровской мир, и как совокупность конкретных преступников (воров, смотрящих, криминальных авторитетов или просто уголовников, имевших опыт заключения). Они коварны, являются хорошими психологами, умеют войти в доверие к подросткам и раскрыть перед ними все плюсы уголовной карьеры.
Воры в законе и крупные авторитеты очень редко упоминаются в связи
