Ознакомительная версия.
Я сейчас в Крымске, и наверняка не вижу чего-то важного. Когда буквально каждый встречный потерял либо близких, либо свой дом, легко упустить что-нибудь, что кажется важным, когда ты далеко. Сегодня в Крымске начнут хоронить погибших, и людям, я думаю, уже совсем ни до чего не будет дела.
Но при этом, мне кажется, у меня есть ответ на вопрос, который, судя по всему, заботит федеральные власти сильнее, чем все остальное. Они называют это истерикой, но сейчас, думаю, стоит избегать слишком сильных выражений. Истерика — плохое слово, правильнее говорить о недоверии.
И это не только история про социальные сети. В воскресенье в Крымске я разговаривал со многими людьми, пережившими наводнение. Они совсем не блогеры, но я не видел среди них ни одного, кто верил бы официальным версиям. И дело даже не в том, что дожди здесь не впервые, наводнения тоже случаются, но такого не было никогда, и властям, говорящим о годовой норме осадков, никто не верит.
Даже если бы губернатор Ткачев говорил то же, что говорят люди в очередях за гуманитарной помощью, ему бы все равно не верили. Потому что дело не в том, что версия власти отличается от версии пострадавших, а в том, что верить власти у нас не принято, о чем бы ни шла речь — хоть о стихийном бедствии, хоть о выборах, хоть о футболе.
Это ведь началось не в субботу, когда затопило Крымск. Эта ситуация складывалась годами, капля за каплей, эпизод за эпизодом. Народ и власть в России знакомы не первый год, и если завтра в программе «Время» нам скажут, что дважды два четыре, а люди в Крымске и в твиттере ответят — «да не врите!» — кто будет виноват, недоверчивые люди, или власть, которая приучила ей не доверять?
Крымск, я думаю, быстро приведут в порядок, выплатят компенсации, похоронят погибших. Но на кризис доверия это никак не повлияет, согласитесь.
5 июля. Этим уже даже как-то неловко хвастаться, большинство моих знакомых это уже не раз пережили, а у меня такое было первый раз. Ходил к американцам на прием в посольство, у американцев был праздник. А уже снаружи, на улице, дежурят люди с камерами, их несколько, и кто их разберет, кто они такие — Life News, НТВ или просто активисты молодежных движений. Обращаются по имени, камера в лицо, и традиционный набор вопросов: А вы зачем ходили в посольство? А День независимости США — это ваш праздник? А с послом вы о чем разговаривали? Подождите, почему вы не хотите отвечать на наши вопросы? — ты проходишь мимо, ничего им не говоришь, а они бегут за тобой: «Скажите, вы патриот?»
Таких роликов много на YouTube, и по телевизору, как раз по НТВ, эти ролики тоже любят показывать. Самый знаменитый — конечно, тот, в котором человек с камерой пристает к случайному пассажиру в «Аэроэкспрессе», принимая его за Немцова. «Борис Ефимович, зачем вы летите на конференцию в Торонто?»
Они бегут за тобой с камерой, ты молчишь, но в голове при этом выстраиваешь какие-то конструкции, убедительно доказывающие, что ты патриот, ни в чем не виноват, на американцев не работаешь, и вообще прием — это только прием, и ходить на праздники, на которые тебя приглашают — это нормально. Ты думаешь обо всем этом, радуешься, когда люди с камерой наконец от тебя отстают, и вдруг замечаешь, что только что ты столкнулся с ситуацией, когда от тебя требуют, чтобы ты оправдывался, и у них почти получилось, и тебе делается еще более неприятно, чем в тот момент, когда люди с камерой только набросились на тебя.
Этому трюку — «Зачем вы летите в Торонто?» — не более полугода, это достаточно новый трюк. Наверное, кто-то, кто там в Кремле сейчас отвечает за пропаганду, считает этот трюк эффективным: если сказать по телевизору, что какие-то политики, общественные активисты и журналисты «работают на Госдеп», то это сможет убедить телезрителей, что у России много врагов, внешних и внутренних, и что этим врагам надо давать отпор, иначе получится, что когда очередной Борис Ефимович поедет на очередную конференцию в Торонто, Россия окажется беззащитна перед лицом этой конференции — наверное, такая логика.
Я не знаю, работает ли эта логика, но почти не сомневаюсь, что люди, которые встречали меня с камерой у посольства — эти люди искренне верят, что перед ними враг. Более того, я почти уверен, что их начальники, которым они отдают в конце рабочего дня свое видео с Чириковой или Людмилой Алексеевой — я почти уверен, что и начальники верят, что имеют дело с опасным и коварным врагом, шакалящим у посольств.
И начальники начальников верят. Холодную гражданскую войну они для нас придумали как циничную предвыборную технологию, что-то такое пелевинское про «печеньки Госдепа», но об этом уже никто не помнит, пародийность потерялась при транспортировке по информационным трубам.
Просто вражду нельзя разжигать понарошку, так не бывает. Образ врага имеет свойство оживать, материализовываться. Придуманная политтехнологами холодная гражданская война легко конвертируется в настоящую непридуманную войну, потому что всегда найдется тот, кто всерьез поверит, что имеет дело со злым и коварным врагом.
Какой-нибудь депутат Сидякин, или судьи, которые судят Pussy Riot, или знаменитый опер Окопный из Центра «Э». И я не знаю, каким способом эту холодную гражданскую войну можно прекратить, и можно ли вообще.
4 июля. Изгнание журналистки Алины Гарбузняк из лагеря на Селигере — история некрасивая, несправедливая по отношению к журналистке Гарбузняк и изданию, которое она представляет. Но я не могу, к сожалению, сказать в адрес Алины Гарбузняк никаких слов поддержки, более того — даже хочу позлорадствовать немного по поводу случившегося с ней. Потому что если бы Алине Гарбузняк удалось без происшествий закончить свою миссию на Селигере, и если бы она спокойно вернулась оттуда со всеми остальными журналистами, и писала бы об этом «Селигере» те же слова, которые обычно пишут среднестатистические журналисты — что да, там много смешных глупостей и нелепостей, но в целом же дети (участников этого лагеря журналисты любят называть детьми) ни в чем не виноваты, они хорошие, с ними просто надо поговорить, — если бы журналистку Гарбузняк оттуда не прогнали, она бы что-нибудь такое написала, я уверен.
Теперь, насколько я понимаю, ничего такого про Селигер она не напишет, но переживать не стоит — кроме Алины Гарбузняк, на Селигере было много журналистов, каждый из которых напишет по веселому и ироничному репортажу об этом лагере. Кто-то процитирует дурацкий лозунг, висящий на сосне, кто-то возьмет острый комментарий у нового нашистского шефа Белоконева. Может быть, кому-то даже повезет найти новую «Свету из Иваново», которая скажет какую-нибудь смешную глупость типа «стали более лучше одеваться», и она снова разойдется на интернет-мемы.
Образ «Селигера» как безобидного сборища провинциальных недотеп, который журналисты независимых СМИ конструируют годами — наверное, это главная победа движения «Наши» за все годы его существования.
Десятки добровольных помощников, которые едут на «Селигер», чтобы его, как они это называют, «простебать» — это самая мощная форма информационной поддержки из всех возможных. Если бы нашисты тратили деньги на размещение заказных статей о том, какие они хорошие, они бы не добились и сотой доли такого успеха, какой у них есть сейчас.
Этому успеху, кстати, могла бы помешать простая журналистская солидарность — если бы за Алиной Гарбузняк с «Селигера» уехали бы все журналисты, которые там в момент ее изгнания находились. Но это был бы уже совсем фантастический сценарий — в самом деле, ведь если бы они все уехали вместе с ней, они бы лишились возможности написать о «Селигере» каждый по веселому и ироничному репортажу, а это, видимо, важнее, чем журналистская солидарность. Так, по крайней мере, получается.
3 июля. Я почему-то совсем не верю, что в Коммунарке когда-нибудь построят парламентский центр. Причем это никак не связано с судьбой «Большой Москвы», ее история насчитывает всего год, а разговорам о парламентском центре… Я даже не вспомню, сколько лет этим разговорам, они шли всегда. Когда в 1994 году появилась Государственная дума, она сначала заседала в бывшем здании СЭВ на Новом Арбате, потом ее быстро отселили в бывшее здание Госплана на Охотном ряду, и об этом переезде говорили как о временном — до постройки парламентского центра.
Владимиру Ресину, который тогда был главным московским строителем, было тогда под шестьдесят, сейчас ему 76 лет, но слова, которые он говорит о парламентском центре — эти слова не стареют.
Сейчас Ресин говорит о Коммунарке, когда-то говорил о стадионе «Красная Пресня», на месте которого должен быть построен парламентский центр, потом еще была идея устроить новый парламент в Воспитательном доме, который сейчас занимает ракетная академия, а когда снесли гостиницу «Россия» и стало ясно, что на ее месте никто ничего не построит, появилась идея соорудить парламентский центр на ее месте. Сама Госдума, которая в Охотном ряду, тем временем пережила несколько ремонтов, обросла будками ФСО и служебными парковками, лет семь назад на ее фасаде повесили большого позолоченного двуглавого орла — то есть вся история этого здания за последние пятнадцать лет свидетельствует о чем угодно кроме желания Госдумы куда-то переезжать. С Советом федерации на Большой Дмитровке история точно такая же. Там нет никаких признаков готовности сенаторов куда-то переезжать, даже не в Коммунарку, а вообще хоть куда-нибудь.
Ознакомительная версия.
