целом постоянной: педагоги реагируют на появление моральных паник, изменяя воспитательную работу согласно новым опасностям.
И СМИ последних десятилетий, и правоохранительные органы, и система образования и в определенной степени государственный аппарат институционально заинтересованы в развитии моральных паник, они призваны реагировать на возникающие опасности. В постсоветские десятилетия появилось большое количество «групп среднего уровня», которые охотно включаются в раскручивание моральных паник, — это политические партии, общественные движения, инициативные группы и проч. Это произошло из-за демократизации общества, расширения политического поля, возможности создания общественных движений и, не в последнюю очередь, из-за изменений информационного пространства, которые делают деятельность таких групп более заметной.
Информационное пространство. За рассмотренные годы значительно изменилось информационное пространство, в котором происходит распространение моральных паник. Случай 1 имел место в ситуации государственной монополии на идеологию и информацию; целенаправленное создание «народных дьяволов» стимулировало государственную кампанию, инициированную ради решения определенных политических вопросов. Случай 2 произошел в той же ситуации монополии, но здесь, по-видимому, произошла неконтролируемая вспышка «низовой» моральной паники, развивающейся в пространстве, которое официальные СМИ сознательно игнорировали. В ситуации 3 монополия на идеологию и информацию исчезла, и в условиях гласности и открытости публиковалась информация разной направленности, и статьи в двух популярных изданиях, а затем и в других СМИ создали неожиданный резонанс. Случаи 4 и 5 произошли уже в другой стране, с принципиально новым информационным пространством; появился Интернет, который стал мощным создателем и резонатором информации.
Формирующее воздействие на «народных дьяволов». В трех случаях из четырех моральная паника оказывала мощное формирующее воздействие на «народных дьяволов».
В случае 2 мощный информационный резонанс вокруг незначительных инцидентов на Пушкинской площади создал рекламу советскому «неофашизму». Тот стал восприниматься как одна из возможных форм стилистической и идеологической и субкультурной самопрезентации. Несомненно, моральная паника 1982 года оказала влияние на молодежную жизнь тех лет [675], а впоследствии стала значимым событием для формирования ультраправого дискурса в стране.
Случай 3 показывает, как в результате провокационных публикаций в СМИ фактически была создана агрессивная субкультура с прописанной в этих публикациях идеологией, субкультурной деятельностью и внешним видом. Движение люберов, вследствие созданной ему рекламы, многократно выросло количественно; противодействие ему со стороны московской молодежи привело к консолидации и созданию субкультурных сообществ.
Случай 4 также демонстрирует пример перекодирования субкультур эмо и гóтов «сверху», но о формирующем воздействии на сами субкультуры здесь говорить не приходится, потому что они в целом были на спаде, моральная паника в верхах не повлияла на их естественное развитие (как, кстати, моральная паника, описанная Коэном, не оказала заметного влияния на уже сформировавшуюся субкультуру модов).
Зато случай 5 показал во всей полноте, как публикации в СМИ, выступления политиков и действия правоохранительных органов способствуют развитию виртуальной активности, привлекающей большое количество мобилизованных моральной паникой новичков.
В перечисленных случаях ярко проявляется описанный Стенли Коэном механизм диффузии, согласно которому локальное явление в общественном сознании расширяется на сферы, первоначально к данному явлению не относящиеся [676].
Особый интерес вызывает сравнение моральных паник, связанных с «группами смерти» и «движением АУЕ». Два этих случая во многом похожи, поскольку они возникли примерно в одно время, в одном обществе и в одних и тех же информационных и технологических условиях. В следующем параграфе будет проведен сравнительный анализ двух этих случаев.
VIII.2. «Группы смерти» и «движение АУЕ»
Как уже было сказано в конце параграфа VIII.1, моральная паника 2015–2017 годов, связанная с «группами смерти», дает сравнительный материал для понимания процессов моральной паники, связанной с АУЕ. Эти две резонансные темы получили популярность примерно в одно и то же время, в одной и той же социальной реальности. Не случайно СМИ часто сопоставляют эти две темы — рассматривают «группы смерти» и «движение АУЕ» в общем списке как разные проявления опасностей, связанных с молодежью [677]. Рядом они находятся и в разнообразных методологических разработках, связанных с деструктивным поведением подростков и молодежи [678]. Вместе они фигурируют и в политической повестке. Так, 24 августа 2017 года «на сайте Смольного появились итоги закрытого совещания о том, как вести профилактическую работу с молодежью, дабы уберечь ее от сквернословия, криминальной субкультуры, влияния игр в духе „синий кит“, оградить от наркотиков и вернуть на тропу патриотизма. (…) Судя по содержанию поручений и рекомендаций, речь на совещании шла о двух моментах, вероятно, взаимосвязанных в головах чиновниках друг с другом: субкультура криминального мира (нашумевшая в последний год субкультура АУЕ) (…) и подростковая игра „синий кит“» [679]. 12 ноября 2019 года на совещании по профилактике правонарушений среди несовершеннолетних в Нижнекамске (Татарстан) замначальника УМВД Айнур Камалов помимо обсуждения АУЕ отметил, что «сегодня „Колумбайн“, „Синие киты“, сообщество ваххабитов сливаются в единого монстра» [680].
Аналитическое сравнение двух опасностей, угрожающих подросткам, провел у себя в Facebook член Совета Федерации Федерального Собрания РФ А. В. Беляков после того, как 20 ноября 2017 года внес в Государственную думу РФ законопроект, направленный на борьбу с «движением АУЕ»: «Если мы даже поверхностно сравним технологию работы администраторов „групп смерти“ и сообществ АУЕ, то сразу выявим много общих черт. Во-первых, это романтизация соответствующей тематики. В одном случае детям внушают, что умереть молодым — это возвышенно, в другом — что жить по „воровским законам“ — это благородно. Во-вторых, используется большое количество разнообразного аудиовизуального контента. В „группах смерти“ публикуют подробные пособия для самоубийц, в сообществах АУЕ — видеоинструкции, как „без шума обчистить“ соседскую квартиру. И наконец, третья общая черта — интерактивность взаимодействия администраторов с членами группы. В суицидальных сообществах администраторы дают задания подросткам сначала поцарапать вены, потом записать прощальное видео, вовлекая тем самым детей в некую игру, квест. Технологи групп АУЕ также используют эти приемы, предлагая школьникам сначала покурить, потом украсть пару купюр у родителей, а уже затем начать вымогать деньги у детей помладше. Тот факт, что ребенок растет в благополучной семье и посещает престижную школу, не служит преградой от его вступления в сообщество АУЕ в социальных сетях» [681]. От себя добавлю, что лично мне не удалось найти сообществ, в которых проводились бы описанные игры, связанные с криминальными заданиями. Не упоминается о таких играх и в других источниках. Остается пожалеть, что сенатор Беляков не опубликовал
