И в самом деле, была пара случаев, когда я нечаянно выдергивал трубку, но классный хирург оба раза вставлял ее на место. Один раз она даже лопнула, залив дурно пахнущим киселем футболку, джинсы и пол. В кухне воцарилось неловкое молчание, а подо мной растекалась лужа. Это была неприятная минута. Что ж, я просто принял это и продолжал двигаться дальше.
Рак действительно делает вас сильнее.
Лучевая терапия закончилась, и я явился на прием к Дэвиду Каннингему, чтобы обсудить дальнейшие процедуры. Он, как всегда, был позитивно настроен, сказал, что дела идут так, как и должны идти в нашем долгом путешествии, начавшемся с клочка бумаги, где семь месяцев назад он набросал схему будущего лечения. Пока что все происходило в полном соответствии с этим планом.
Теперь мы заглянули в будущее и запланировали огромный комплекс анализов, которые следовало провести: ДНК, генетика, стволовые клетки и так далее. Теперь наша цель состояла не в том, чтобы предотвратить рецидивы, а в том, чтобы эффективно с ними бороться, если они все-таки случатся.
Следующую томограмму предполагалось сделать в начале июня, а до него оставалась еще целая вечность. Я расслабился, перестал напрягаться, почти ничего не делал – короче, решил на сей раз совершенно по-другому относиться к жизни.
Пришел день томографии. Мы с Гейл были все на нервах, беззащитные перед страхами, которые росли с каждым днем. Сразу после сканирования Гейл мне позвонила, страстно требуя, чтобы я сказал, каков результат. Я ответил, что пока еще не имею представления, но в этот самый момент позвонил Каз и сообщил, что все в порядке. И мне показалось, что, невзирая на все мои расчеты и прикидки, у меня все-таки остался какой-то шанс выжить. По крайней мере, на следующие шесть месяцев до следующей томографии мы могли быть свободны.
Я позвонил Гейл, у нее перехватило дыхание. Это было почти неправдоподобно – неужели для нас еще где-то остались хорошие новости! И было так страшно, что вдруг все эти добрые новости прямо у нас в руках превратятся в новости злые. Однако конкретно на данный момент все было в порядке.
Мы отправились к Дэвиду Каннингему, тот сказал, что скан у меня просто отличный, что это существенный шаг вперед и что мои перспективы немножко улучшились. Разумеется, меня все равно пока еще нельзя считать баловнем судьбы, но я так много уже и не требовал. Мне дали шанс, и это было все, что нужно. Дверь, которая только что была наглухо закрыта, снова немножечко приоткрылась. Жизнь, долгая ли, короткая ли, опять легла передо мной.
Вот мы и пришли к этому моменту, и дорога сюда пролегала на разных уровнях. Пройдя этот путь, я изменился во многих отношениях, и надеюсь, что к лучшему. Теперь я совершенно по-другому смотрел на себя, свою болезнь, занятия политикой, на государственное здравоохранение, на семью и друзей, а самое главное – на мою жену, к которой я стал относиться совсем не так, как раньше.
Изрядная доля этого пути представляла собой мое личное дело, но какая-то его часть имела отношение к политике. Не в партийном смысле, а в том плане, что я прошел через несколько систем здравоохранения, реализованных в разных странах и на основе различных ценностей. Мой маршрут начался в частной клинике и у частного онколога на Харли-стрит, затем я попал в построенную на частные пожертвования нью-йоркскую больницу, потом вернулся снова в Великобританию в Ройял Марсден и наконец очутился в ньюкаслской больнице Ройял Виктория (ну и плюс еще регулярные посещения больницы при Университетском колледже в Лондоне).
На этом пути я переговорил с сотнями врачей, медсестер и пациентов. Между увиденными мной системами существуют реальные различия. Качество лечения в американской больнице Слоуна – Кеттеринга не имеет себе равных, но признаки социального неравенства там бросались в глаза, и это невзирая на похвальные усилия администрации расширить доступ к медицинским услугам.
В британской частной системе качество обслуживания выше всяких похвал, но доступ туда открыт тоже не для всех, и, пребывая в частных учреждениях, трудно отвязаться от мысли, что реальные силы британский частный сектор в большой степени черпает из государственной системы здравоохранения.
И Марсден, и Ройял Виктория относятся к числу государственных учреждений, но между ними есть существенная разница. Марсден довольно большую долю прибыли получает от частных пациентов. Больница Ньюкасла (или, по крайней мере, Северная клиника лечения опухолей пищевода и желудка) – это учреждение, полностью подчиненное министерству здравоохранения, если не считать одного смешного исключения (это про меня, хотя и в моем случае Майк старался, чтобы вся моя эпопея оплачивалась из страхового фонда).
Эти различия играют немалую роль. В Марсдене имеется немало своих технических подразделений (таких, как некоторые службы лучевой терапии), но ряд из них, как отделение химиотерапии, – частные, и пациенты госсистемы здравоохранения вынуждены прибегать к услугам других отделов. Невзирая на все это, здесь тон задают ценности NHS, и в целом эту больницу следует считать по сути государственной. На ее примере мы видим, как могут сотрудничать частный и государственный сектора. В Северной клинике лечения опухолей пищевода и желудка все службы сведены воедино, все пациенты обслуживаются как клиенты государства. В результате здесь существует установка на профессиональное совершенство и социальное равенство.
Итак, каковы же результаты сравнения? Лондонская клиника обеспечивает комфорт, быстрое обслуживание и отсутствие очередей. Но примерно то же можно увидеть и в Марсдене – все так же оперативно, комфортабельно и так же мало очередей. А главное, вас сопровождает уверенность, что вы под крылом системы государственного здравоохранения, где служат сотни и тысячи специалистов мирового класса. С другой стороны, в частной онкологии тоже хорошо работают, а Морис Слевин – один из лучших специалистов в мире. Но и в Марсдене вам предложат все необходимые удобства и окружат заботой, а участвовавший в моем лечении консультант был автором методики по лечению рака пищевода, которой пользуются во всем мире.
И наконец, хирургия. Никто не будет спорить, что Центр Слоуна – Кеттеринга – непревзойденное учреждение, но если говорить о моем случае, то есть о пищеводе, то клиника в Ньюкасле сработала лучше. Уход был ласковым и заботливым, палаты – уютнее, физиотерапия и хирургия – на самом высшем уровне. Я ни в коем случае не хотел бы принизить американскую больницу, которая по праву пользуется известностью, но не премину отметить, сколь хорошо было в Ньюкасле.
Я совсем не хочу доказать, что частное здравоохранение – это плохо, а государственное – это всегда хорошо. Хотя бы потому, что сам так не думаю. Точно так же я не буду утверждать, что в частном заведении не могут процветать принципы социального гуманизма. Конечно, могут. У меня нет претензий к лечению и в частных, и в государственных лечебницах, и в заведениях смешанного типа. Но лучше всего мне было в государственных больницах, хотя иной раз я там выступал как частный клиент.
Государственное здравоохранение отнюдь не совершенно, но в своих лучших проявлениях оно может работать очень хорошо. Я начал свое путешествие, будучи полон скепсиса по отношению к государственной медицине, а к финишу пришел ее рьяным поклонником. Это, конечно, не аргумент против ее реформ, скорее напротив. В конце концов, именно реформы (и финансирование) привели к созданию современной британской государственной медицины. Здравоохранение постоянно сталкивается с новыми вызовами, так что должно быстро адаптироваться к меняющейся жизни.
В современном мире процветание всех институтов возможно только в том случае, если они непрерывно изменяются, и госмедицина здесь не исключение. Но, как я увидел собственными глазами с точки зрения пациента, эта структура отнюдь не сопротивляется изменениям. Борьба против рака почти ежедневно подвергает пересмотру те основы, которым практикующие медики следовали на уровне инстинктов.
Обсуждать можно только вопрос, какие изменения нам необходимы. Если бы я отвечал за реформирование общественного здравоохранения, я хотел бы добиться трех вещей. Во-первых, система и действующие в ней люди должны быть наделены той стойкостью, которая позволит им без потерь пройти через ожидаемые перемены. Во-вторых, работники должны быть сами вовлечены в процесс, нацеленный на перемены. И, наконец, в-третьих, движущая сила этой службы, а именно ее преданность общественному благу, ни на один миг не должна ставиться под удар. Вот самые важные пункты в грядущих реформах.
Впрочем, политика политикой, но мой путь по онкологическому маршруту – это прежде всего мое личное приключение, и именно оно имеет для меня первостепенную важность. Я узнал, что страх можно победить, и если он побежден, в человеке раскрываются удивительные способности. Я узнал, что мы сильнее, чем обычно думаем о себе, и когда преодолеваем то, что кажется непреодолимым, становимся еще сильнее. Я узнал, что сила человеческого содружества не имеет границ и наделяет нас таким мужеством, какого мы в себе и не подозревали. Я узнал, что оптимизм и надежда помогают преодолеть ужас и мрак. Я узнал, что человеческий дух более могуществен и отважен, чем можно было бы предположить. Я узнал, что, хотя рак – ужасное заболевание, он способен нас полностью преобразить.
