научной концепции расы:
Более того, вовсе не все штаты, которым приходится считаться с возможностью японской иммиграции, говорят о японцах; некоторые говорят о монголах, хотя, вне всякого сомнения, японцы и китайцы относятся не к монголам, но к Volk совершенно иной группы крови. Почему эти штаты так поступили? Не могу поверить, что лишь для того, чтобы очертить четкое понятие. Скорее я поверю, что они имели своей целью некое подобие схожести расового образа [Rassebild] и лишь по ошибке смешали японцев в одну кучу с монголами. То же видно по тому, как они перечисляют их [то есть различные расы] все вместе. Штат говорит о монголах, неграх или мулатах. Это явно показывает, что расовая точка зрения стоит на переднем плане… Суть в том, что американцы в реальности прежде всего желали иметь расовое законодательство, даже если сегодня они, возможно, предпочли бы сделать вид, будто это было не так [351].
В любом случае, объяснял он, глубина американского примера состоит в том, что он показывает, как это часто бывает с американскими законами, что возможно организовать функционирующую законодательную систему без тех четких концепций, которые так нравились немецким юристам:
Как они этого добились? С помощью различных средств. Некоторые штаты попросту использовали географические понятия. Один штат говорит об африканском происхождении, другой о людях из Африки, Кореи или Малайзии. Третьи сочетают географическое происхождение с собственной концепцией определенного круга связи по крови. В частности, в примере, который я только что приводил, добавлено: «или монгольской расы». Еще один штат упоминает и то, и другое: Невада говорит об эфиопах, или черной расе, малайцах, или коричневой расе, монголах, или желтой расе. Это свидетельствует о значительном смешении системы географического происхождения с концепцией, основанной на связи по крови [352].
И тем не менее вся эта концептуальная неразбериха не помешала Америке иметь расистские порядки. Американское законодательство, утверждал Фрайслер, прекрасно справлялось с тем, что можно было назвать «политической конструкцией расы» [353]: оно демонстрировало идеологическую решимость построить расистский порядок даже при отсутствии какой-либо осмысленной научной концепции расы, и в этом отношении Фрайслер считал, что Германии есть чему поучиться у американских законодательных технологий.
Но не только американское законодательство могло преподнести урок. Фрайслер далее утверждал, что есть чему поучиться и у технологий американского судейства. Американские судьи без проблем применяли расистское законодательство, несмотря на его нечеткие концепции. Если бы не отсутствие американского внимания к еврейской проблеме, звучно заявлял Фрайслер, американский стиль юриспруденции «полностью бы нас устроил»:
Все эти штаты, очевидно, имеют совершенно недвусмысленное законодательство, и подобная юриспруденция вполне бы нас устроила [würde für uns vollkommen passen] с единственным исключением. С практической точки зрения они имеют в виду лишь цветных и наполовину цветных, включая метисов и мулатов; но евреи, которые тоже нас интересуют, не причисляются к цветным. Я не видел, чтобы какой-то из штатов говорил о чуждой расе [как диктовал бы стандартный нацистский язык], но вместо этого они называют иные расы более примитивными [354].
Отсутствие антисемитского законодательства, однако, не означало, что американской юриспруденции нечему было научить Германию. Американский пример показывал, что немецкие судьи могли преследовать евреев даже без обоснованного на четких и научно обоснованных определениях законодательства. Вполне хватило бы создания «примитивной» концепции. Собственно, утверждал Фрайслер, было бы вполне достаточно, если бы германское законодательство, следуя американскому примеру, просто определило бы понятие «цветных»:
Мне кажется сомнительным, что есть какая-то необходимость специально упоминать евреев наряду с цветными. Полагаю, каждый судья должен причислять евреев к цветным, хотя внешне они и выглядят белыми, так же как и татар, которые не желтые. Соответственно, я придерживаюсь мнения, что мы можем прибегнуть к тому же примитивному подходу [Primitivität], который используют эти американские штаты. Один штат даже просто говорит об общем «цветном народе». Подобная процедура может показаться грубой [roh], но ее вполне достаточно [355].
Именно в этом состояла привлекательность американской модели общего права для этой зловещей фигуры, современного убийцы справедливости, человека, виновного в «извращении форм правосудия, чрезмерном даже по стандартам Третьего рейха» [356]. Американские суды обходились без педантичного требования ясных и юридически или научно определенных концепций расы. Они просто занимались своей работой. Даже притом, что Америка не преследовала евреев, подобный американский стиль законодательного расизма, с его способностью извращать понятия и определения закона, и являл собой «примитивный подход», который устроил бы нацистских судей.
Для Гюртнера это было уже слишком, и он ответил Фрайслеру, еще раз попытавшись опровергнуть полезность американских прецедентов: «Идея, что мы можем извлечь что-то полезное из этих американских моделей, не может быть применена на практике, поскольку, как уже сказал господин статс-секретарь доктор Фрайслер, американские законы основаны на вариантах и различных нюансах понятия „цветные“, которое используется то так, то иначе, что, возможно, наиболее отчетливо видно в случае Виргинии, где говорится о „цветных людях“, включая мулатов, метисов и так далее» [357]. Столь расплывчатое определение «цветных» бесполезно для Германии, настаивал Гюртнер, и бесполезно оно потому, что всеобщей криминализации расово смешанных браков быть не должно. Единственной возможной целью нового законодательства должна была являться криминализация злонамеренного введения в заблуждение при вступлении в брак, а по самой природе вещей «цветные» никак не могли вводить других в заблуждение по поводу их расы: «Если целью нашего уголовного законодательства о защите расы является наказание за злонамеренное введение в заблуждение, в таком случае вопрос цветных ipso facto отпадает, поскольку злонамеренное введение в заблуждение со стороны цветных кажется мне не слишком вероятным» [358]. Таким образом, американский вопрос оказывался в четких рамках конфликта между сторонниками жесткой линии и умеренными. Фрайслер, сторонник безжалостной криминализации и «примитивного» вместо правового принятия решений, заявлял, что американский подход «вполне нас устраивает»; Гюртнер, умеренный юрист, еще имевший власть в начале июня 1934 года, которому, однако, было суждено проиграть политическую битву в следующем году, настаивал, что при более сдержанном и юридически общепринятом подходе нет места «американским моделям».
На собрании упоминались и другие ссылки на американские законы, которые я не буду здесь обсуждать в полном объеме. Среди них, однако, есть один обмен мнениями ближе к концу дня, который выделяется среди прочих. Эрих Мебиус, нацистский доктор, прикрепленный к министерству внутренних дел [359], в очередной раз с печалью поставил вопрос о сложностях, вызванных возражениями из-за рубежа по поводу криминализации сексуальных отношений с «цветными расами», – и сообщил о разговоре с неким американцем, на что Фрайслер дал свой незабываемый ответ. Американский знакомый Мебиуса заметил, что дипломатические проблемы нацистов вызваны откровенным расизмом нацистской программы, и спросил, действительно ли Германии необходимы
