он ни шел. «Это существо настолько полюбило меня и стало таким верным, что не позволяло никому приближаться… не покусав» [465], – писал он.
Байрон почувствовал облегчение оттого, что у него появился настоящий компаньон. После отплытия кавескаров деревенька «Вейджера» вновь погрузилась в хаос. Продовольствие таяло, и перед капитаном Чипом встала невыносимая дилемма: оставь он дневной рацион неизменным, гнева людей ему удастся избежать, однако приблизится и голодная смерть. В итоге капитан решил урезать и без того скудный рацион. Балкли отметил в дневнике, что «норму выдачи муки снизили до фунта на троих в сутки» [466]. Несколько дней спустя норму вновь уменьшили.
В надежде добыть пропитание Балкли с отрядом отправился в лагуну, где кавескары ловили рыбу. Увы, пусто. «Сейчас наша жизнь очень тяжела, – писал Балкли. – Моллюсков очень мало, и их трудно добыть» [467].
В преддверии зимы световой день сократился, а температура постоянно опускалась ниже нуля. Дождь все чаще переходил в град или мокрый снег. Град, писал Балкли, «так бил в лицо, что выдержать его едва в человеческих силах» [468]. Несмотря на стоицизм артиллериста, он пожаловался, что уж точно никто «не сталкивался с такой погодой, как у нас» [469], отметив, что условия «настолько суровы, что человек не сразу может решить, оставаться ли ему в палатке и голодать или отправляться на поиски пропитания» [470].
Однажды Байрон в своем укрытии пытался согреться, прижавшись к собаке. Вдруг животное зарычало. Байрон поднял голову и увидел в дверях группу моряков. Сверкая безумными глазами, они потребовали отдать собаку.
– Зачем? – спросил Байрон.
– Чтобы съесть.
Байрон тщетно умолял оставить животное в покое.
Собака рычала, лаяла, верещала, но вскоре затихла… Моряки ее прикончили, застрелили или удавили голыми руками – Байрон не записал, словно не мог сосредоточиться на убийстве. Вокруг костра в ожидании пиршества сгрудились заросшие щетиной мужчины. Убитый горем Байрон остался один. Но в конце концов и он подтянулся к костру… Жадно, урча от удовольствия, моряки пожирали то, что раньше было собакой. В сложившихся обстоятельствах, писал артиллерист Балкли, «английская баранина вряд ли показалась нам вкуснее» [471].
Байрон протянул руку и взял свою порцию. Позже он нашел несколько лоскутов кожи и останки лап и съел их. «Неотступные муки голода довели наших людей до отчаяния» [472], – признавался он.
В будущем поэт лорд Байрон, опираясь на повествование своего деда, писал в «Дон Жуане»:
А голод рос, как грозная волна.
На пятый день собачку Дон-Жуана
Убили, вопреки его мольбам,
И тут же растащили по кускам [473], [474]
Меньше чем за месяц команда, шестеренки «деревянного мира», рассыпалась и превратилась в кучки обезумевших от голода дикарей, враждующих друг с другом. Первым откололся Митчелл. Его банда из девяти разбойников основала свою базу и теперь рыскала в поисках пропитания. Возможно, для команды «Вейджера» было даже лучше, что ренегаты покинули лагерь. Однако теперь они были вооружены и «бродили, где им вздумается» [475], как выразился Кэмпбелл. Остальные моряки опасались, что, блуждая по лесам, такие люди могут совершить набег на главное поселение, утащив транспортные лодки или провизию.
Один из моряков исчез – в поисках пропитания он отправился на гору Несчастья и не вернулся. Вскоре поисковая группа обнаружила тело пропавшего в кустах. Байрон писал, что бедняге «нанесли множественные ножевые ранения и ужасно изуродовали» [476], а его жалкие съестные припасы, очевидно, украли. Байрон подозревал, что Митчелл совершил «не меньше двух убийств после потери нашего корабля» [477]. Изуродованное тело стало настоящим потрясением: получается, кто-то из команды готов пойти на все, лишь бы выжить. Вопреки старой морской традиции – похоронить умершего со всеми почестями (Байрон писал о распространенном поверье: «…духи умерших не найдут покоя до тех пор, пока их тела не предадут земле. Иначе они не перестанут преследовать и тревожить тех, кто пренебрег этим долгом по отношению к усопшим» [478]) – изуродованного бедолагу так и не погребли.
Разногласия нарастали и среди моряков в поселении. Многие из них, включая боцмана Джона Кинга, открыто выражали презрение к капитану Чипу. Они заявляли, что капитан упрям, тщеславен, затащил их в эту дыру и теперь собирается сгноить. С какой стати он отдает приказы и решает, сколько им положено еды? Какой он, к черту, капитан, если нет ни корабля, ни Адмиралтейства, ни правительства? Сохранивший верность Чипу гардемарин Кэмпбелл сетовал на то, что многие люди «постоянно возмущались капитаном и угрожали поддерживавшим его старшинам» [479].
Чип надеялся, что сможет положиться на капитана морской пехоты Роберта Пембертона. Его солдаты, думал капитан, помогут подавить любые беспорядки. Однако Пембертон сколотил собственный лагерь – хотя его люди и жили вместе с остальными моряками, власти над солдатами Чип не имел. Формально морские пехотинцы служили в армии, поэтому теперь, когда они вернулись на сушу, Пембертон заявил о своей единоличной власти над ними. Над хижиной Пембертона развевался рваный флаг – еще один символ неподчинения. Кэмпбелл зафиксировал, что команда «Вейджера» погружалась в «состояние анархии» и междоусобиц [480]. И «совершенно неясно, какие могли быть последствия» все накаляющейся обстановки [481].
Байрон, уклоняясь от того, что он назвал кликами, перебрался на окраину деревни. «Не сочувствуя ни одной из сторон, я построил маленькую хижину, где мне одному вполне хватало места» [482], – написал он.
Кораблекрушение сломало старые иерархии – и теперь на их месте неизбежно вырастали новые. Холод, голод, распри «действительно способны отбить у человека волю к жизни» [483], как точно подметил Балкли. Однако ему самому, казалось, все нипочем. Он следил за своим убежищем и фанатично добывал пропитание: охотился на птиц, соскребал со скал водоросли, выуживал из обломков все, что мог. Следуя приказу капитана, он сдавал всю съестную добычу в складскую палатку, однако доски, инструменты, обувь, полоски ткани оставлял себе. Деньги на острове не стоили ничего, но эти вещи Балкли обменивал на другие предметы первой необходимости и раздавал нуждающимся. Он также устроил тайник с оружием и боеприпасами.
Каждое утро Балкли, не теряя бдительности, выходил из своей усадьбы. Он считал, что должен быть бдителен, ибо в книге «Образец христианина» говорилось: «Будьте бдительны и бодрствуйте, потому что противник ваш дьявол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» [484]. Все чаще «народ», как сам Балкли называл потерпевших кораблекрушение, стекался к его дому и именно к нему, Джону Балкли, за указаниями, что им делать дальше. Как-то раз капитан морской пехоты Пембертон подозвал
