протянул руку. Но Меньшиков ухмыльнулся, он неожиданно понял, почему так быстро согласился атаман.
— Не лови меня на слове! Под людьми царевича я понимал ему верных генералов и фельдмаршала, но трое на сторону царя Петра перешли…
— Не, мы так не договоримся — всех отдай, что царю Алексею присягали, и не важно, что потом его предали. Так они вначале и твоему Петру изменили. Впрочем, согласен с тем, что две трети награды ты можешь получить, а треть казакам — от своей трети откажусь в твою пользу. Хотя ведь по твоей милости меня всего имущества лишили, а оно ведь тебе отошло!
Меншиков задумался — он прекрасно понимал всю сложность ситуации, и рисковать своей жизнью ради трех «каинов» совсем не хотел. Причем, их ничто не спасет — Петр казнит предателей, не простит отступничества, и Алексей их не пожалеет. Так что хоть сову об пенек, хоть пеньком по сове, все равно перья в стороны полетят!
— Я не могу не отметить ваше старание, подполковник, и то, что вы торопились прибыть сюда. Отдохните ночь, а утром возвращайтесь и передайте генералу Балку, что я надеюсь на него в предстоящем сражении, и не могу не отметить его честную службу российской державе. Пусть будет уверен в моем полном благорасположении. И если ему удастся остановить корпус Голицына, то все достойные получат производство в следующий чин и кавалерство в ордене святого Александра Невского. Ступайте.
Взмахом руки Алексей отпустил склонившегося перед ним Виллима Монса, несостоявшегося в этом моменте истории любовника императрицы, супруги «папеньки». Стрелецкий кафтан подполковника пропитался пылью насквозь, дни стояли жаркие, все же по григорианскому календарю уже закончилась первая декада мая.
«А ведь старший Балк своего младшего братца готов был укокошить, только дорога для его шурина оказалась дальняя, не успел прирезать родственничка — события завертелись ранним утром, а уже ночь наступила. Резко действовал, да и не задним числом оформил — гонца сразу же арестовали и князю-кесарю с потрохами выдали. А письмецо его сюда привезли, дабы оно свидетельством измены послужило.
Да, расчет имеется — лучше непутевого братца сдать, чем род погубить и карьеру подрезать на взлете. А так заветный чин генерал-аншефа совсем рядом, остановит „папашу“ с его гвардией, и один шаг до фельдмаршала останется. Все же хоть и обрусели Балки, но немецкая прагматичность чувствуется, впрочем, как и Монсов».
Алексей налил себе взвара из сухофруктов — в этом времени они имелись в достатке, отпил из кружки. Задумался, рассчитывая варианты — события завертелись, и он чувствовал, что скоро наступит кульминация. Из Волока Ламского прискакал князь Григорий Волконский — сказать, что он был взбешен предательством родственника, маловато выйдет. Князь поклялся родовой честью, что сам убьет выродка, как только он в его руках окажется. И пришлось тут же успокаивать рюриковича, клятвенно пообещав, что никакой опалы на род накладывать не станет, наоборот, все достойные будут награждены, причем по-царски.
Алексей взял из коробки папиросу, подкурил от горевшей свечи. Курил он тайком, только оставшись в одиночестве. Тщательно выполняя все возложенные на него, как московского царя, освященные вековыми традициями, обязанности, приходилось скрывать дурные привычки, чтобы не давать верноподданным скверного примера. Даже здесь, вдалеке от Кремля, он прилюдно соблюдал все молитвенные правила и уже дважды отстоял церковную службу в местном храме.
Ничего тут не поделаешь, недаром еще древние говорили — «положение обязывает»!
Все эти месяцы он старательно демонстрировал благочестие в народном понимании — молился, двигался неспешно, ездил в карете, стараясь избегать верховой езды прилюдно. А еще постоянно общался с боярами, купечеством, выборными людьми — реформы предполагались масштабные, а потому их было нужно продумать и просчитать все варианты. И замечал как растет его популярность — в глазах падавших на колени посадских и крестьян, он видел искреннюю любовь и почитание, и прекрасно понимал, что народ связывает с ним яростную надежду на лучшую жизнь.
И раз выпала такая возможность, то грех ее было упускать. Уже сейчас стало ясно, что перспективы у крепостного рабства не будет — никто не будет торговать мужиками и девками по цене певчей канарейки. Не будут крестьяне собственностью помещиков и предметом купли-продажи, а лишь платят им деньгами, трудом или продуктами за пользование землей, причем по твердо установленному окладу долей от подушной подати.
И все — никаких девок в баньку для недорослей, али порок на конюшне тех несчастных, чья вина заключается в том, что не проспавшемуся помещику или зловредной барыне не понравилась бородатая морда. Да и наказывать не в воле помещика, а по мирскому суду — именно с такого низового правосудия и идет уважение к закону, а не с наспех написанных полупьяным царем бумажек, за неисполнение которых идет страшное наказание.
Ведь смех и грех — если царю Петру нравится прокисший сыр с плесенью, то зачем других принуждать к его поеданию под страхом наказания, или заставлять безмерно пить на пирах?!
Алексей подошел к полке, взял золотые монетки — первые двух рублевики, отчеканенные пробной партией на Красном Монетном Дворе в Китай-городе. Если раньше они были на манер дукатов, с высочайшей пробой золота, то теперь, по своему обыкновению, Петр схитрил. Вес монеты остался неизменным. Зато доля золота значительно уменьшилась — до семидесяти пяти долей, вместо высшей 95-й пробы (в золотнике 96 долей).
Произошла та же история, что и с серебряными монетами, что из «добрых» превратились в «худые». И этот процесс порчи монеты государством закономерен — длительная война и непродуманные реформы с реорганизациями, вкупе с небывалым казнокрадством, вытягивали все соки из обнищавшего населения, разоряя страну. Деньги зачастую выбрасывались на ветер — чего стоит спешная постройка кораблей из сырого, совершенно не просушенного леса. Новые фрегаты служили несколько лет, и сгнивали. Да еще зимой их оставляли во льду, не вытаскивая на берег, что приводило к серьезным затратам на бесконечный ремонт.
Сколько миллионов было потрачено на строительство любимого Петром «Парадиза», Санкт-Петербурга, и подсчитать невозможно — ухнуло как в «черную дыру», бесследно растворивших в тамошних болотах вместе с тысячами трупов, но зато выросли каменные здания и дворцы.
Пытаясь разобраться в ситуации, Алексей говорил даже с приказными подьячими, и те сознавались, что раньше запросы взяточников были куда скромнее, и обходились они меньшими подношениями. А тут какое-то всеобщее повреждение нравов произошло от проведенных реформ, и даже жесточайшие наказания никого уже не пугали.
Так что поневоле задумаешься!
Завтра, вернее сегодня утром он вернется в Кремль и будет разбираться с
