накопившимися делами, каковых скопилась множество. Огромная русская земля била челом на творящиеся повсеместно несправедливости и утеснения, так что созыв Земского Собора от всех городов и окраин настоятельно требовался. Да и сама Боярская Дума будет заменена Государевой, куда кроме бояр войдут выборные представители от всех сословий. И пусть ее решения снимут хотя бы часть тяжкой ноши, что навалилась на его плечи.
Слишком тяжко ее нести в одиночку!
— Нужно перетерпеть, — пробормотал Алексей. — С войнами покончить как можно быстрее, и с гражданской, и со шведами. А там легче будет — дела иные пойдут, да и уральское золото с алтайским серебром начнет прибывать лет через пять в достаточном количестве. Да еще платину на Исе староверы добывать начнут — какой никакой, но прибыток будет.
Надежды на поступление драгоценных металлов были серьезные. Сейчас золотые монеты чеканились из китайского золота, что привозили в коробочках (отчего и называлось «коробчатым»). Либо переправляли из европейских дукатов, дублонов, луидоров, флоринов и всяких там цехинов — Алексей запутался в названиях. А серебра не было вовсе, только привозное — добыча в Нерчинске была мизерной, и еле покрывала расходы на саму плавку. Потому Петр и старался, чтобы стоимость вывоза сырья — пушнины, леса, воска, корабельного леса, железа в чушках — значительно превышала импорт в виде различных изделий и сукна. Разница между ними и давала столь необходимые стране драгоценные металлы, без которых нормальную торговлю не наладишь, а только вести натуральный обмен.
Но главное еще в другом — «папенька» сделал главное дело, за которое ему нужно памятник ставить. Петр Алексеевич провел форсированную индустриализацию, увеличив выплавку железа в пять раз. И довел ее до шестисот тысяч пудов железа в год.
Вроде много, но по перерасчету меньше десяти тысяч тонн — сущий мизер для страны с населением больше десяти миллионов человек. Впрочем, людишек могло быть и двенадцать, и даже пятнадцать миллионов — их никто толком не считал. Так что хочешь, не хочешь, но еще поголовную перепись придется проводить.
Алексей тяжело вздохнул и пробормотал:
— Железа хоть пару миллионов пудов надо ежегодно, но лучше больше. Донбасс нужен с Керчью…
— Живота лишить меня, Данилыч? Так убивай, только сам полудня не встретишь, я ведь тоже крики атамана слышал…
— Ты меня не хорони раньше времени, Борис Петрович! Да и себя тоже. Разговор есть. Ты сколько мне денег дашь за свою жизнь, коли спасу я ее, — Меншиков привалился плечом к березе, к которой был привязан сидящей на земле Шереметев. От его слов фельдмаршал заметно дернулся.
— Не шуткую я — убивать вас не хочу, и везти к царю на расправу тоже, ибо смерть все примите лютую и немилосердную. Двадцать тысяч золотом дашь мне, через час на свободе будешь. Слово даешь мне, что деньги сполна в месячный срок уплатишь?
— Коли ты не шутишь, Александр Данилович, то сполна все выплачу, и точно в срок. Куда привезти золотишко?
— В Митаву, столицу герцога курляндского. Там рижский купец один есть, у него контора голландского банка — Вандеркистом кличут. Он деньги под расписку от твоих людей примет, на мое имя.
— Дукатами и дублонами уплачено будет полностью, не обману.
— Вот и хорошо. Теперь слушай внимательно. В атаку я преображенцев через час поведу — прорываться в лес будем, а там к лагерю Репнина и выйдем. Долго, конечно, но конным черкасам в лесу не развернуться, своих лошадей бросим, только вьючных возьмем, а припрет, и их оставим. Путы тебе разрежут, и как конь по брюхо в речку войдет, с него сползай и в воду. А там в камышах притаись — никто не заметит. Как арьергард пройдет — на берег выходи, тебя черкасы там приветят.
— Данилыч, не бери грех на душу — отпусти генералов…
— Да ты что — увидят и донесут, тогда царь не бить — убивать меня станет! Не-а, своя жизнь дороже!
— Так придумай что-нибудь, а за них выкуп щедрый получишь! По пять тысяч рублей за каждого дам, если они сами не смогут выплатить.
Меншиков невольно задумался, подсчитывая возможный доход, а Шереметев, видя привычный для вороватого царского приближенного вид, горячечно зашептал, прибегнув к соблазну:
— Возьми перстни мои, сними с пальцев — это сверх выкупа, только генералов спаси. А если к нам в плен попадешь, то я за тебя слово замолвить смогу, чтобы не казнили. Сам понимаешь — слишком многие на тебя злы.
— Хорошо, Борис Петрович, сделаю для тебя и них все, что сам смогу, — Меншиков, совершенно не чинясь, снял с пальцев три перстня, сунул их себе в карман, и ловко поднялся на ноги. Наклонился:
— Попробую караульных выставить ненадежных — вот их тихонько посулами соблазняйте, чтобы на сторону царя Алексея перешли. А в реке все прячьтесь с ними в камышах. И тихо сидите, пока вас казаки не найдут.
— Ты в Ригу, если что, сам беги. В Голландии отсидишься, царь Алексей твоего возврата требовать не станет. А если что — предупрежу вовремя, сбежать успеешь — мир велик! Поспособствую — письма рекомендательные дам, возьмут на службу.
— Хорошо, ты сказал, я услышал…
Меншиков медленно отошел к дальним кустам, за которыми стоял поручик его лейб-регимента. Зашептал тому на ухо:
— Слушай меня, Василий! Тухлое наше дело, обложили со всех сторон. А посему надо нам за жизнь побороться. Кто из драгун у тебя на сторону царевича переметнуться хочет?!
— Почитай половина желает, ваша светлость. Только я убью каждого, если замечу измену — и так пара сотен уже сбежала…
— Не надо, поздно уже. Всем скопом ненадежных драгун собери, и на караул возле пленников выстави. А с надежными служивыми в арьергарде будешь — левее с ними заберешь, когда реку переходить будешь. И за пленниками пригляда не дай держать — выбери коня со шведом, и еще с каким пленником, на твое усмотрение, они мешать смотреть будут.
— Понял, Александр Данилович, — поручик хитровато прищурил глаза. — А кого забрать прикажешь?
— Петру Алексеевичу все равно кого на кол усадить рядом со шведом — с того прока нет, как со свиньи шерсти. Токмо не фельдмаршала или старого князя, любого возьми, нам перед царем отчитаться надобно будет. Да вот еще — возьми сие, это задаток.
Меншиков нащупал в кармане взятые у Шереметьева два перстня — отыскал нужный, слишком хорошо он знал его, у самого был подобный. Сунул в ладонь поручика, пальцы того мгновенно сжались как пасть у щуки. Однако «светлейший» успел заметить вспыхнувший огонек
