от того не менее опасные, ибо со шведами с первого дня воевали, еще со дня Нарвы злосчастной. И недооценивать их чревато по скверному исходу, и опрометчиво — они всяко лучше тех иноземцев, которых государь над русскими поставил командовать.
Таких нельзя недооценивать!
Драгуны проехали между редутами, эскадрон за эскадроном — но людей в полку было немного, сотен пять, не больше. А вот на земляных укреплениях, усиленных срубами и эскарпами, народа было побольше, причем изрядно. Голицын прикинул — на первый взгляд на каждом из двенадцати редутов было до полторы сотни служивых. Полнокровная рота фузилеров, усиленная пятью-шестью пушками, причем не полковыми — стволы массивные, по шесть-восемь фунтов, не меньше.
Прорвать линию из дюжины таких укреплений, что перегородили обширное поле, представлялось сложной задачей. Справа, где шел тракт, лес на пригорке, причем густой, для маневра совершенно неподходящий, хотя инфантерия пройдет, но без пушек и обозов. Слева ручей с топкими берегами и небольшим обрывом. Там атаковать можно только пехотой, кавалерия сразу увязнет. Так что хорошо, что Балк изменил…
Мысль оборвалась, и Голицын неожиданно почувствовал как нахлынуло чувство смутной тревоги, знакомой ему по прошедшим баталиям, в которых ему довелось участвовать. Что-то резало наметанный глаз, и спустя минуту генерал понял, что привлекло его внимание. На редутах шляпами размахивали многие солдаты, но потом, словно по команде, они стали подбрасывать свои треуголки в воздух.
Продвижение колонны драгун с пехотой между редутом и леском было безопасным на первый взгляд, если роща пуста. Но если там вражеская инфантерия, то ситуация станет смертельно опасной. А ведь так оно и будет, ибо все походит более всего на засаду.
— Государь, изме…
Договорить Голицын не успел — пригорок на всем протяжении, а это с половину версты, заволокло густым пороховым дымом, и донесся грохот слитного ружейного залпа. И одновременно с боковой стенки редута изрыгнули пламя и дым пушки — картечь свалила десятки драгун. Стоило пороховым клубам чуть рассеяться, генерал все понял — зазеленевшие кусты скрывали хорошо замаскированную траншею, что опоясывала пригорок и была до залпа хорошо замаскирована. Такой прием он еще не встречал за свои года, и, с одной стороны невольно восхитился, а с другой пришел в ярость — ведь на его глазах избивали верных Петру солдат, что в панике обратились в бегство, причем все сразу, и офицеры, и солдаты.
И было отчего — судя по лежащим человеческим телам и конским тушам, там была учинена самая настоящая бойня!
— Балков живыми взять нужно, — пробормотал Петр, государь сдерживал ярость, только улыбка на губах стала жестокой. Ладонь царя цепко схватила эфес шпаги. И негромко добавил:
— Жаль Данилыча, видно, и он стал жертвой подлого лукавства, решив своим «машкерадом» схватить всю головку бунтовщиков с Шереметевым. А оно вон как у нас здесь вышло с этими белыми тряпками…
— Все же уговор соблюли, осталось лишь денег дождаться, — Меншиков разглядывал свою стрелецкую форму — зеленые тряпочки на груди, непонятно для чего царевичем придуманные, были изодраны на обрывки, а полотняный кафтан зиял многочисленными прорехами. Нелепая шапка, напоминавшая богатырский шлем, только не из железа, а сукна, выглядела получше, да и голове в ней было не так жарко, как казалось вначале «анабазиса». А может быть все дело в небольших отверстиях, по паре с каждой стороны от шишака, на четверть вершка дырочки, в медном колечке.
— А сукнецо у царевича дерьмовое, даже я на своей швальне получше делал, а тут дерюга пополам с бумазеей. Видно, Абрашка Лопухин воровать стал, Алешка ведь не в отца, «мин херц» давно бы палкой все кости переломал, я и то в свое время не уберегся…
Меншикова изрядно передернуло от накативших воспоминаний, он насмерть запомнил, как вошел с Шафировым в «кумпанство», и они на своей мануфактуре изготовили сукно, о котором он Петру доложил, что оно не хуже аглицкого. Даже барыши не успел толком подсчитать, как явился царь с кафтаном, что содрал с плеч солдата. И учинил расправу — даже привычный к побоям Александр Данилович экзекуцию перенес плохо, и в себя приходил с трудом две недели. С того избиения Меншиков зарекся иметь дело с обмундированием — любое воровство будет сразу раскрыто, и царю донесут, что сукно на нитки расползается.
Один раз, правда, не удержался — сумма в семь тысяч рублей подвела. Подряд на солдатские башмаки себе подстроил, дело то верное, но кто ожидал, что кожа настолько худо обработана будет, и купцом подсушена, чтоб гнили видно не было. Впервые обмишулился сам, а потом вдругорядь царем был зверски избит — тот даже трость свою сломал.
После этого с подрядами на армию связываться не стал, лучше других покрывать, и долю свою исправно получать. И корабли строить весьма выгодно — хорошие доски снаружи, худые внутри, и потом еще заделать. На воде хорошо держаться, а сколько прослужат — то не его забота, пусть моряки потом от царя оплеухи получают.
Главное для «мин херца» чтобы числом было быстро построено, ценой подешевле, и поскорее — с этими требования Меншиков прекрасно справлялся, зная натуру царя, ведь он у него был по-настоящему преданным и сердечным другом, с самой юности.
— Худое сукнецо, воруют, мерзавцы, наказывать нужно!
Нахлобучив шапку обратно на голову, Александр Данилович стал припоминать перипетии ночной баталии, отнюдь не шутейной. Шидловский соблюл договоренность справа от речки — там черкасов было намного меньше, да и бились они неохотно, хотя лошадок перебили, сколько смогли, устроив им бойню. А вот слева преображенцам жестоко досталось — половину людей потеряли, в рукопашную несколько раз сходились — насмерть грызлись, убитых уйма, раненных почти всех бросили — самим бы ноги унести. Но зато все настолько правдоподобно вышло, что, не видя собственными глазами представление, то подумал, что Шидловский решил его обмануть и собственноручно прикончить.
— Да, старею, неужто в людях ошибаться стал, и Васька поумнел, решив на волю вырваться с перстеньками — ему они триста рублей звонкой монетой принесут, любой купчина купит.
Меншиков заскрежетал зубами — он не знал, что произошло с пленниками, остались ли живы, убиты ли — терять кучу деньжищ ему категорически не хотелось. Да за такой выкуп два линейных корабля построить можно, и всего за день их добыл, сказав несколько десятков слов. Теперь осталось только угрозу от себя отвести, зело Петр Алексеевич подозрителен стал в последнее время, а этот поручик окаянный пропал.
Издалека раздалось несколько выстрелов, никто из уставших гвардейцев, что лежали на мху между елями
