маленькую залу, пан Александр предложил размяться по случаю холодного утра. Две сабли, старинные «корабелки», были уже приготовлены. Потом они спустились в подвал, и слуга выставил первую бутылку.
Ogień! Рierwszy… Drugi…
Огонь! Третья…
Расшибая беззащитные скляницы, Волмонтович прикидывал: следует ли спросить пана Орловского о панихиде и Выборгском кладбище? Рассудил: не стоит. Чарторыйский не ошибся в старом друге. Кто станет следить за тяжко хворым, а тем паче — покойником? Знакомым же легко объяснить, что беспокоились они зря: на Выборгском похоронили другого Александра Орловского римско-католического исповедания. Имя и фамилия не редкие, спутать просто…
Задумка была хороша. Именно это и смутило. Александр Орловский дружил с Живописью и Войной. Казимир Волмонтович был не разлей вода с Вражьей Молодицей — той, что берет в плен храбрейших уланов. И отчетливо слышал ее шепот.
Ясновельможная панна Śmierć гуляла рядом. Не поймешь, за кем пришла, по чью проклятую душу…
— «Асу», токайское. Если поставщик не врет, с самой Токай-горы.
— Этим вы меня не удивите, пан Орловский. — Волмонтович отставил бокал, не почувствовав вкуса. — У меня были кое-какие дела в Трансильвании. Там токай, даже наилучший — не редкость. Гордость Венгрии!
— России, пан Волмонтович, — уточнил пан Пупек. — Виноградник на склоне Токая куплен царем Петром больше века тому назад. Даже Токай под москалями.
На худосочного пана Пупека князь вначале и внимания не обратил. Принял если не за лакея, так за дворецкого. Немудрено — сам Пан Бог распорядился, чтобы пана Пупека в упор не замечали. Телом тощ, лицом неказист, голосом тих. Разве что фамилия завидная, без смеха не выговоришь. Господин Пупок, мелкая фитюлька рядом с грозным Орловским.
Только в зале, за вином, Волмонтович начал понимать, что не всяк пуп — прост.
— Европейцы слишком поздно замечают опасность, — вел далее пан со смешной фамилией. — Это, увы, традиция. Венгров они заметили, когда те уже обосновались в Моравии. И на монголов сперва поплевывали. Тогда им повезло, наши предки оказались молодцами, прикрыли от беды. А вот турки чуть не взяли Вену…
— И вновь наши подсобили, — хмыкнул Орловский. — Без короля Яна Собесского пропала бы Европа. Глядишь, до Парижа османы бы добежали. Прыткие, пся крев, что твои блохи!
Пан Пупек кивнул.
— С русскими та же история. Они‑то уже брали Париж. И вновь Польша закрывает собой Европу от смертной беды. А французы с англичанами царю Николаю разве что дупу его августейшую не целуют… — Тихий голос окреп, вскипел яростью. — Видит Матка Боска! Все видит, Заступница!
Орловский встал, расправил плечи, сжал крепкие кулаки.
— Всю жизнь я посвятил борьбе за свободу Польши. Это не хвастовство, панове. На Суде Страшном мне есть чем оправдаться. Мы пробовали всё, что может изобрести разум, что подсказывали нам любовь и ненависть. Готовили рокоши и заговоры, интриговали, льстили, обольщали. Когда Наполеон взял Москву, на миг поверилось… Но мы проиграли все войны и все сражения. Не стану спрашивать — почему. Спрошу иное: как действовать дальше? Вас не зря прислали из Парижа, князь. Что нам делать?
Волмонтович почувствовал себя самозванцем, Отрепьевым, которого его гоноровые предки пытались впихнуть на московский престол. От него ждут совета? Не скажет ли пан зацный, только что из Парижа, как нам матку Польшу из праха поднять?
— Я — армейский надпоручник, панове, — взвешивая каждое слово, начал князь. — Вам же нужен скорее фельдмаршал или гетман коронный. Могу лишь пересказать, что слыхал от его милости Чарторыйского. Все он мне поведал или малый краешек открыл — судите сами.
Помолчал, собрался с мыслями.
— Наши друзья в Париже и Лондоне считают, что возрождение Польши возможно лишь после военного разгрома Российской империи. Для этого уже сейчас следует создавать основы будущей коалиции — и широко пропагандировать наши идеи среди европейской общественности. Лозунг «Свобода Польше!» должен быть на слуху у каждого, кто считает себя цивилизованным человеком…
Да, именно так рассуждал «король де‑факто». Да, Лондон и Париж приняли решение о подготовке всеевропейской войны против варварской России. Поляки в их раскладе — колесная спица, но спица острая. Борьба за Вольную Польшу объединит всех — и крикунов-революционеров, и пугливых либералов, и мудрых консерваторов. Невидимые колеса вертятся, невидимые часы отсчитывают время, оставшееся до первых залпов.
Чарторыйский сказал своему курьеру многое. Сам же Волмонтович не спешил откровенничать с новыми знакомыми. Об Орловском он по крайней мере наслышан, а вот невзрачный пан Пупек оставался загадкой. Мало ли? Лишним ушам ни к чему слышать о таинственном «Клабе», взявшем на себя координацию будущего похода, о планах создания «твердой власти» во Франции взамен скомпрометированного режима короля-гражданина, о козырной «турецкой карте», которую предстоит бросить на стол в решающий момент. Им, полякам, помогают — этого достаточно.
Кто помогает?
Само собой, иезуиты. У Черного Папежа к России нежная любовь. Не верите? Ну тогда масоны — эти всюду пролезут. Говорят, даже на Северном полюсе открыли для самых-самых избранных Арктическую ложу — «Полярная звезда» называется.
Вопросов, впрочем, не задавали. Орловский слушал, не пропуская ни звука. Глаза горели темным огнем, костяшки на сжатых кулаках побелели. Пан Пупек остался невозмутим, как манекен в модной лавке. Взгляд в мировое пространство, подбородок вздернут, словно пану-грубияну приспичило харкнуть в лепной потолок. Безликий скучал. Студент университета забрел к школярам, постигающим азы наук. Дважды два — четыре…
Похоже, про закулисный «Клаб» он знал больше Волмонтовича.
— Подготовка займет лет пятнадцать-двадцать, — подвел князь итог. — Эти годы не должны пройти даром.
В ответ прозвучал тяжкий вздох.
— Пятнадцать? Двадцать? — Орловский провел широкой ладонью по лицу. — Не доживу, не увижу. Холера, жаль! Вы правы, князь. Время не терпит отлагательств. В письме говорится о посылке наших агентов в Киев, Вильно и Минск…
— И в Петербург, — уточнил пан Пупек.
Следовало лучше думать, соглашаясь на роль гонца, понял Волмонтович. Вражья Молодица, незримо стоявшая у стола, с одобрением кивнула, улыбнулась жарким ртом. Или ты, хлопец, думал, что меня минуешь? Ой, зря думал! От меня сам Калиостро не убежал со всеми его чудесами египетскими. А ты, надпоручник, считай, второй срок по земле ходишь.
Не жирно ли будет?
Накатил страх — такой, что смерти пуще. Собрал князь силы в единый узел, выдохнул:
— Захрестили мы смерть, захрестили старую,
До завтра, до пислязавтра, до свитлого свята…
Беззвучно двигались губы, роняя слова древнего заклинания, прозрачные до немоты. Услыхал он их в детстве от бабки-ворожеи. Память у мальчонки, что грифель у Орловского, — ошибок не ведает. Не знал лишь маленький Казимир, что пригодится ему бабкино наследство — ой, пригодится!
— Смерть, выйди геть,
Выйди з
