class="p1">— Не она, — покачал головой Фрол. — Спиридон Савушкин, младший унтер, мимо пруда случайно проходил. Барахло увидал, записку и в участок бегом прибежал. Антон Евлампиевич велел нам пойти, разобраться, меня старшим поставил. Багры взяли, уже с полчаса ищем, только грязь подняли. Верно, в какую-нибудь яму попал, враз не отыщешь. А Танька позже явилась и сразу в рев. Мол — Любка всем наврала, что она с Митькой из Александровского училища целовалась, а она ни с кем, кроме Гришки не целовалась. Ей его дружки сказали — мол, Гриша топиться пошел на Чистый прудик. Вот ведь, дурак какой. Хватит на его век девок. Если бы я каждый раз топился, прудов бы не хватило. Тьфу ты, прости господи! — Фрол сплюнул в сердцах. Посмотрев на городовых, переставших шерудить дно и виновато разводивших руками, вздохнул:
— Эх, придется мне парней в воду гнать. — Посмотрев на сумрачное осеннее небо, сдвинул фуражку и вдумчиво почесал затылок. Переведя взгляд на меня, спросил: — А может, ваше благородие, парней пожалеть? Вода-то уже холодная. Всплывет Гришка, куда денется.
— В участке никого нет? — поинтересовался я. Решил уточнить, чтобы Фрол не подумал, что речь идет о начальнике. — Пьяница какой-нибудь, бродяга? Сидит, лавку казенную протирает, а он бы нам здесь пригодился.
Подумал про себя — какой же вы циник, товарищ кандидат наук! Вам бы о простом народе следовало заботиться, а вы его в холодную воду готовы сунуть. Но я же не весь народ готов сунуть, правильно? Только тех, кто это заслужил. В воспитательных, так сказать, целях.
— Как на грех, на рассвете Петьку Ягодина выпустили. Он парень неплохой, печник, едва ли не самый лучший, а вот вчера в трактире начудил — мало того, что не рассчитался, так еще и зеркало дорогущее раскурочил. Знал бы, что так случиться, его бы в пруд и погнал. Теперь придется самим лезть.
Фрол искоса посмотрел на окружающую толпу и скривился. Я бы тоже скривился. Представив, как городовые, полезут в пруд, в холодную воду, покачал головой. Мне с этими парнями еще работать, а полицейский, сверкающий голой задницей перед обывателями — это не есть гуд. Коллеги мы или нет? Придется выручать. Вот здесь именно тот случай, когда можно твердо сказать — мальчика не было.
— Фрол, не нужно никуда парней гнать.
— Думаете, так всплывет? — с надеждой спросил Егорушкин. — А что я Антону Евлампиевичу скажу?
Ишь, шельма. Намекает, что доложит приставу — мол, господин следователь посоветовал. Я городовым не начальник, но какой-никакой авторитет.
— Там и всплывать некому, — усмехнулся я. — Вот, сам посуди — штаны лежат и рубаха, а где остальное?
— Что, остальное? — не понял Егорушкин.
— Осень на дворе, а где у парня шинель, фуражка? — принялся перечислять я. — Опять-таки — обувь у него летняя. И подошвы чистенькие, словно он не по земле шел, а по воздуху летел. Тебе не кажется, что Гришка не утонул, просто решил девчонку свою разыграть? Услышал, что зазнобушка с кем-то целовалась, решил проучить. Сейчас, небось, сидит где-нибудь и ржет.
Фрол Егорушкин стукнул себя по лбу и витиевато выругался. Если бы повторил его фразу, получилось бы нечто этакое: «Твою мать, с присвистом, да канделябром через скотный двор!»
— У нас, в прошлом году, такой же случай был, — сказал фельдфебель. Потом поправился: — Не тютелька в тютельку, но схожий. Сын мельника батькину бритву сломал — палочку решил построгать. А бритва английская, пять рублей стоит! Как сломал, испугался, что порка будет, в лес убежал и сидел там два дня. Мы тогда все пески изрыли, найти не могли. Мать чуть с ума не сошла. Думали — не покончил ли с собой от страха? Пришел, конечно, когда оголодал. Батьке и бритву жалко — пять рублей деньги большие, и сына — голодный весь, драный.
— И что мельник? — полюбопытствовал я.
— Как что? — усмехнулся Фрол. — Два дня сыночка кормил, в бане парил, клещей вытаскивал, а потом всыпал ему за все сразу — и за бритву, и за то, что в лес убежал. Еще за то, что отца опозорил.
Егорушкин уже бил каблуком сапога, словно конь копытом.
— Ребята, кончай работу! — крикнул он своим подчиненным. Обернувшись ко мне, снова отдал честь. — Спасибочки вам, ваше благородие, за подсказку. Сейчас мы в реальное училище сходим, потом к Гришке домой.
Фрол вместе с городовыми отправился разыскивать Гришку, а я подумал, что мельник поступил непедагогично, выпоров сына, но правильно. И Гришку, если его обнаружат живым (все-таки, мог и ошибаться в предположениях), тоже следует выдрать, как Сидорова козла.
Еще подумал, что перехвалил я Егорушкина. Рано ему в приставы. Или напротив, подойдет? Зачем мне нужен умный пристав?
[1] Здесь просто. Авторы, в подавляющем большинстве, знакомы лишь с пятидневкой.
[2] Разумеется, Александр Данилович не сам чистил пруды, а руководил процессом.
[3] Фильм «Возвращение Максима».
[4] Один из поэтов написал эпиграмму: «Здесь бросилася в пруд Эрастова невеста, Топитесь, девушки, в пруду довольно места». Говорят, после этих строк количество самоубийств среди девушек сократилась.
Глава седьмая
Бурлаки на Шексне
В каждом городе имеется «изначальное» место. В Вологде это Ленивая площадка Малого торгу, куда пришел преподобный Герасим; в Москве — Боровицкий холм, где Юрий Долгорукий устроил пир.
Череповец начинался с холма, куда в конце четырнадцатого века пришли монахи Троице-Сергиевой обители Афанасий и Феодосий, основавшие Воскресенский монастырь[1], вокруг которого стали возникать деревни и села. От монастыря, упраздненного в 1764 году, остались Воскресенский и Троицкий соборы[2], вокруг которых растут огромные деревья. Сейчас, за неимением иных парков, Соборный сад и набережная Шексны являются излюбленным местом прогулок для горожан[3].
Я стоял в начале тропы, вьющейся между деревьями, ожидая, пока ко мне не подойдет кареглазая гимназистка и ее тетка, Анна Николаевна.
Госпожа Десятова, в девичестве Бравлина, мне не понравилась сразу.
Во-первых, неприятна чисто внешне — взгляд недовольный, глаза навыкате. Во-вторых, демонстративно посматривала на часики, вытаскивая их из-под пальто. Пыталась уличить меня в непунктуальности или демонстрировала собственный достаток? Женские часики стоят в два раза дороже мужских часов, но и наши, карманные, не дешевые. Тот же Буре не меньше двадцати рублей стоит. А мои, фирмы Бреге́ — подарок батюшки на двадцатилетие, обошлись родителю в тридцать рублей. Сам-то бы и не знал, сослуживцы подсказали.
