Во всяком случае, лишние деньги, с которых крестьянин должен платить налог? Может быть поэтому полтора миллиона человек сорвались с насиженных мест и в тайгу подались? Нет? Такой простой ответ никого не устраивает?
— И что ты предлагаешь, государь? — осторожно спросил Черкасский, который как тот флюгер был настроен на мое настроение. Он, наверное, чувствовал, куда ветер дует больше всех остальных, наверное, поэтому был богатейшим человеком в Российской империи.
— Я предлагаю взять эти деньги не с крестьян, у которых их нет, а с тех, у кого они есть, — жестко ответил я. — У помещиков. Да-да, и у вас в том числе. Я только и слышу вокруг себя, у того-то столько-то душ, а у этого — столько-то. За удовольствие нужно платить, мои хорошие. Ничего-ничего, меньше в карты и кости спустите, и лишнее колье кому-нибудь не прикупите. Поэтому, раз вас всех это не в последнюю очередь касается, то на всех и налагаю ответственность за составление мне в течении полугода новый налоговый приказ, который будет все эти нюансы учитывать. Вот сколько у тебя в крепости душ, Алексей Михайлович? — Черкасский зашуршал бумагами, как будто он не знал, сколько у него крестьян. — Да не ищи, знаю, что пара тысяч точно наберется, ежели не больше. И это только мужиков. Вот и считай, по семьдесят четыре копейки за мужика — как за движимое имущество и по тридцать копеек за каждую душу женского пола — как за предмет роскоши. А кто будет спорить, что женщины — это наша роскошь?
— Да почему я за них платить должен? — пробурчал Черкасский.
— Я тебе больше скажу, не только платить, но еще и обеспечивать всем необходимым, потому что только вольный человек способен выбирать, в чем ему ходить, чем землицу засеивать и самому урожай сожрать или продать, чтобы деньги на налоги появились. А с крепостного что возьмешь? Кроме веревки, которой он последние портки подпоясывает, и на которой от безнадеги еще и повеситься может. Благо с мылами у нас нет проблем, Елизаветинские мыловарни по губерниям пошли плодиться. И не смотри так на меня, давно уже пора было понять, что я читаю очень внимательно все доклады, что вы мне на стол кладете.
— Но… государь, могут начаться волнения, — решил ответить за всех Ягужинский.
— Подавим, — я пожал плечами. — Войскам какая разница чье волнение подавлять, крестьянское али помещичье? А на освободившиеся земли поставлю того, кто волноваться за налоги не будет, и будет их платить как должное. А еще, заметьте, я никого от налога на землю не освобожу. Имеешь землицы много, будь добр, заплати налог, — я смотрел на них, наклонив голову, видя, как вертятся шестеренки в их башках, считая приблизительные расходы. — Да и государству выгода немалая, не надо в липовые ревизские сказки верить, потому что каждый принесет верную перепись, с именами и днями рожденья, чтобы не дай Боже, лишнюю копейку не заплатить, как это сейчас происходит, — я швырнул точно такую же толстенную папку, что лежала перед Черкасским, на стол. — Есть, правда, один выход из положения: стать немного скромнее в своих желаниях, получить отсрочку по налогам и сборам, честно служа своему государству, что вы также учтете в новом законе. Да, раскрепощение. Да-да, вольная хлебопашцу и привет, землю в аренду и получать плату за нее деньгами, али зерном, да хоть навозом, коли приспичит кому. Как это англичане делают. Я их не люблю, но кое-что у них перенять можно. И тогда налоги вольный крестьянин будет уже обязан платить сам. Лично, за себя и свою семью. Не по сказкам, а по факту. У помещиков же останется лишь налог на имение. Как вам такой расклад?
— Ну, — опять промолвил Черкасский, — это надо со всех сторон обдумать.
— Думайте. А Анисим Александрович пока в народе поработает, — я обвел всех пристальным взглядом, отчего каждый по-новому взглянул на мой синяк. — У вас есть полгода для разработки вменяемой системы налогообложения, или я ее составлю сам. И не забудьте передать особо возмущающимся, что большинство солдат из крестьян вышло. А также подумать, на чьей стороне в этом споре о налогах будет большинство черни, если дело до бунта дойдет? Среди них-то все больше грамотных, спасибо нашим попам. А газета юдинская гораздо дешевле стоит, чем налог, ее каждый купить может и прочитать, из-за чего это баре взбунтовались, — я вновь обвел их взглядом, и тихо проговорил. — Свободны. Завтра как обычно жду всех здесь.
Министры быстро собрались и покинули мой кабинет о чем-то негромко переговариваясь.
— С огнем играешь, государь Пётр Алексеевич, — Митька поднялся и принялся убирать с переговорного стола, который был недавно здесь установлен, чернильницы, которые выставлялись перед каждым местом, чтобы министры могли поручение записать, дабы в спешке не забыть чего, перья и чистые пергаменты.
— Да знаешь, после вчерашнего уже все равно, — я вздохнул. — Если захотят приговорить, то приговорят, и никто не поможет. А так хоть за дело верное, а не за то, что англичанам пеньку не продаю. Мы кстати, теряем на этом деле много, но тут уже дело принципа. Ежели Георг хочет войны, он ее получит.
— Эдак, если закон по налогам примут с такими поправками, как ты говорил, крестьян всех вскорости освободят, откуда рекрутов брать будешь? — Митька сел рядом со мной. Зато не я их освобожу, Митенька. Я вообще против раскрепощения, так сказать, я наоборот еще больше закрепощаю, вон мужиков — движимой собственностью обозвал.
— Да это не проблема. У налоговиков, а такое министерство придется создавать при Казначействе, как ни крути, будем переписи брать ежегодно. Парней двадцать коим исполнилось, только не первых сыновей, каждая семья будет вынуждена отдать. Это если кто из них добровольно не придет. Солдатам же озвучили, что их ждет после примерной службы, многие прониклись. А второму сыну все равно мало, что светит, — я провел рукой по волосам. — Губернии обяжем, и губернаторы за набор будут башкой отвечать.
— Полдень. Эйлера примешь? — Митька встал и направился к двери.
— Да куда же я денусь, зови, — я махнул рукой. Перекусить бы успеть перед заседанием Синода.
Разговор с Эйлером получился коротким и эмоциональным.
— Что за газ ты, государь, имел в виду, когда заявлял, что мои шары не полетят по воле пилота? — заявил он мне с порога. Вот Петька, трепло. Язык-то
