не мешало ему внимательно выслушивать собравшихся на совет.
— Тяжкое повреждение нравов на земле нашей произошло, — от глуховатого голоса князя-кесаря, вступившего в разговор, Алексей чуть не вздрогнул — Ромодановский никогда не спешил излагать своего мнения, старался вначале выслушать других, оценить их слова, подумать над ними.
— Боярство и дворянство не токмо на иноземный манер сейчас одевается, пройдет время, как и душа наша подменена будет, и даже дома мы не на своем языке говорить будем, а словами немецкими али польскими. Страшно, когда женок и дочерей наших в блуд вгоняют, заставляют плечи и перси оголять прилюдно, да на бесовские ассамблеи тащить, к скверне и разврату приохочивая, да пьянству безмерному.
Князя-кесаря слушали внимательно, каждое его слово падало в полной тишине. Он единственный во всем царстве, как и отец его, зловещий Федор Юрьевич, всегда жил старинным укладом и носил одеяния соответственные — Петр никогда не требовал, чтобы они изменяли свой быт внешне, добиваясь от Ромодановских внутреннего согласия с его преобразованиями, участия в них, верности и усердия в делах.
В Москве царь находиться не мог, считая Первопрестольную живущей по старинным заветам. И пропитанную вредным духом боярского своевольства, всячески противодействовавшего его реформаторским начинаниям. Оттого правили здесь Ромодановские, выполняя его волю — но при этом получая от царя подачки в виде сохранения токмо для этого рода столь милого их сердцам «старого уклада». Зато получив преданных слуг, что большой кровью могли исполнить любое его поручение. А ведь жена как-то проговорилась, что дедушке такое сильно не нравилось, а потому пьяным был каждый день. Да и к опальной царице Евдокии Федоровне, матери Алексея, и к нему самому, старый князь-кесарь всегда проявлял благосклонность, пусть тайно, ибо явная даже для него грозила тяжким царским гневом.
— Мы знаем, как оная особа войну со шведами учинила, и после конфузии нарвской к победе полтавской привела. Оттого в сердцах наших и разлад был — видя нравов всеобщее повреждение, мы все персону сию поддерживали за победы, что льстят самолюбию нашему. Но сейчас уже будет победа над всеми нами, что принесет токмо смерть и страшные страдания и нам, и чадам нашим, и домочадцам, всем, кто нашего благословенного царя Алексея Петровича поддержал по велению христианской души.
Ромодановский обвел собравшихся за столом генералов и бояр взглядом, и они ответили ему короткими кивками. Все прекрасно осознавали последствия поражения, и не желали оставлять «старого царя» на престоле. И тут Алексея словно шарахнуло — он испугался той мысли, что стала для него настоящим откровением…
— Акинша, поедешь в Москву, повезешь ружья и пушки. Деньги возьмешь — сто тысяч рублей. Мыслю, они многое решат, и от нас беду отвести помогут, кто-бы не остался царем — или отец, али его сын.
Никита Демидович тяжело вздохнул, все же начавшийся седьмой десяток прожитых лет давил изрядно, прежних сил и энергии давно не имелось — растрачена за долгие и суматошные года. Да и решение это, что сейчас было озвучено сыну, далось ему с трудом. Ибо искреннюю приязнь старик испытывал к Петру Алексеевичу, с того самого дня когда впервые с ним встретились, двадцать с лишним лет тому назад.
Восьмилетним мальчишкой он остался сиротой и трудился подмастерьем на маститых тульских оружейников. Терпением и чрезвычайным трудолюбием добился многого, сам начал делать фузеи и пистоли, поставил завод и вовсю торговал железом. А сотворить сие было ох как сложно, ибо все немногочисленные тульские заводы принадлежали влиятельным московским людям, о которых и подумать страшно, либо иностранцам, что находились под их покровительством.
Встреча с молодым царем сразу после победного второго Азовского похода, изменила его судьбу. Ему при помощи сына Акинфия, тогда восемнадцатилетнего парня, но уже умелого мастера, удалось отремонтировать не только колесцовый замок драгоценного иноземного пистоля, но и сделать точную копию этого изделия, да такую, что молодой царь отличить не смог два выложенных пистолета. И тут же Никите был дан заказ на триста новомодных фузей — все они были поставлены в срок и с надлежащим исполнением, так что придраться никто не смог, все отмечали, что они не хуже аглицких ружей, только ценой на треть дешевле. Царь Петр возликовал, и с того дня всячески стал привечать Никиту, только фамилию новую дал по его отцу — Демидов, вместо прежней Антуфьев.
Однако в Туле развернуться было нельзя — руды мало, и плохенькая она, а лесные дачи для выжига древесного угля совсем худые стали, добрый лес в окрестных местах почти весь извели. Как многие дубовые рощи близ Воронежа, что пошли на строительство Донского флота — о последствиях ведь никто не задумывался.
Начавшаяся война со шведами показала жуткую нехватку пушек и фузей, и купить их стало невозможным — иноземные страны сами сцепились меж собою в долгой войне за наследие гишпанское. А посему царь отдал Демидову Верхотурские казенные заводы, устроенные еще при царе Алексее Михайловиче. И отец и сын Демидовы взялись за дело всерьез — за пять лет полностью дали за них выкуп железом, а теперь получали прибыль, на которую смогли обустроить свой главный Невьянский завод. А два года тому назад близ него, всего в пяти верстах, построили еще один завод, Шуралинский, по переделке чугуна. А ныне еще один завод поставили в семи верстах — Быньговский, что начал давать сталь и добротное железо.
Дело Демидовы вели крепко, сделав ставку на опытных мастеров. Их переманивали высоким жалованием с казенных заводов, среди пленных шведов нашли множество работников, что у себя на родине занимались литейным делом. А таковых было много — Швеция больше всех в мире давала железа, благо руды там были богатые. И правильно делал — множество служивых из армии короля Карла сгинуло в чухонских болотах, надорвавшись на строительстве Санкт-Петербурга. А у него все мастера и работники при деле, и доходы приносят огромные. Ведь две трети российского железа дают его заводы, а приписных к ним крестьян едва четверть от общей массы заводских. Чего тут скрывать — множество беглых приветили Демидовы, дали им укрытие на своих плавницах и домнах, пристроили к молотам, выжег угля тот же — всем находилось дело, и не сыскать никому сих беглецов.
Но в отличие от других заводчиков, да и казенных мануфактур, где из страдников все соки напрочь выжимали, Демидовы о людях все же заботились, да и жалования куда больше платили. Для добрых мастеров и работников умелых дома строили, а десять лет тому назад для деток и
