сирот цифирную школу открыли — подрастут малые, научатся делу, а работы хватит, всех к труду пристроить можно.
В этом лесном и гористом крае они с сыном главные, все тут делается только по их слову. А потому противников своих они и притесняли, даже истязали немилосердно, а случалась нужда — то убивали, а леса глухие о том никогда и ничего не расскажут. А царские людишки хоть и крутились рядом, но свой нос в их дела не совали, понимали, что чревато, ибо грамоты и привилегии им сам царь даровал.
Однако ссориться с сильными мира сего в Петербурге ни отец, ни сын не желали — откупались постоянно, тряхнув туго набитой мошной. Тому же Меншикову немало давали, что только их железо брал, а не с Олонецких заводов (так и разорили конкурентов), генерал-адмиралу Апраксину подношения делали, Шафирову и прочим — легче тех припомнить, кому деньги не давали по их незначительному влиянию.
Но подкуп житейское дело, что никак не мешало главному — демидовское железо брали все очень охотно, ибо по цене оно было вдвое дешевле. Пушки и ядра, бомбы и фузеи, пистоли и серпы, косы и листы, наковальни и молоты, чушки и слитки — перечень продукции был очень длинен. А два года тому назад получили разрешение иноземцам железо продавать — первыми ухватились аглицкие купцы, охотно забиравшие все поковки и отливки, на которых стояло узнаваемое теперь везде клеймо — слово «Сибирь» и под ним изображенный пушной зверек соболь.
Железо плавилось с примесью меди, не зря у всех считалось «мягким» за хорошую ковкость. А так как пушная рухлядь в странах иноземных золотом оплачивалась, то соболиные шкурки драгоценным мерилом были. Вместо злата-серебра по землям ходили. Ими ведь за железо платили — набивали обычный чугунок шкурками еще сто лет тому назад — вот и плата. Но сейчас металла достаточно, а вот соболь стал уже редок, повыбили зверька. Но как символ узнаваем — так что продукция с клеймом «Старый соболь» нарасхват идет, и еще добавки просят.
— Хорошо, батюшка. Как раз приеду, в Москве уже известно будет, кто у нас один царь остался. Тому и подношение сделаю…
— Акинша, ты с огнем не играй — пусть сами меж собой решают. Нужно чтобы привилегии остались, и не лезли в наше дело, и не мешались под ногами. Цари ведь смертны, другой придет править — а у нас своя докука и забота. Железо всей стране нужно!
Отец посмотрел тяжелым взглядом на сына — у того уже давно серебрилась седина, но в глазах разумение с детских лет. Акинфий кивнул — все правильно понял и промашки не допустит.
— Возьми двести тысяч, незачем Меншикову посулы сейчас делать. А я тут за людишками, что злато-серебро ищут, пригляжу. Что за царскими иноземцами, что за раскольниками рудознатцами от царевича. Нужно будет, так помогу — кто из них не победит, а без нашей помощи поставить прииски не смогут. А там и мы свою долю обретем, ежели россыпи богатые найдут. Али руду добывать будут — то дело ведь многотрудное. Так что поезжай в Москву — нашей помощи любой рад будет, но получит ее токмо один!
«А ведь через четыре года Петра должны были провозгласить императором. Империя — вот откуда все наши несчастья идут!
Она ведь страшной была для любых врагов, потому что в первую очередь била по своим с не менее ужасной силой, ибо такова плата за империю. Да, шведов сокрушили так, что королевство, наводившее ужас на соседей, созданное победами Густава-Адольфа, в одночасье обрушилось. Карл первые девять лет побеждал до злосчастной Полтавы, вместо того чтобы заключить выгодный для страны мир. Вторые девять лет была затянувшаяся агония, и лишь смерть монарха поставила жирную точку — почти все значимые владения в Прибалтике и германских землях были утеряны.
Так погибнет идея Шведской империи, которую я вижу, а вот создания Российской империи нельзя допускать ни в коем случае. Страшная ловушка, куда весь русский народ затащили без его желания, и взятая плата за ее создание — жуткое крепостное рабство!»
Алексея охватила странная двойственность — он внимал Ромодановскому, и в тоже время был захвачен собственными мыслями, ему казалось, что он теперь знает ту развилку на ленте истории, что привела к долгому и чудовищному эксперименту в русской истории, от которого огромную страну бросало то в жар, то в холод триста лет.
«Создав собственную империю, Петр вольно или невольно уже заранее повернул ее курс на запад, что сейчас хорошо видно. Проводимая им европеизация страны губительна, ибо пройдет немного времени и страну разорвет на две части, хотя два века будет видимость единого монолитного государства. Появится „просвещенное“ иноземцами дворянство в париках, со шпагами и бритыми лицами, да с женами, что вываливают в декольте свои прелести, и при этом презирающее собственный бородатый народ за его „дремучесть“. И не только — раз все остальные, а их подавляющее большинство, „дикие туземцы“ по языку, быту и повадкам, то их за людей держать нельзя. Это ведь рабы, которые обязаны служить своим господам, покорно сносить издевательства и целовать им ноги!
И первый пример уже сейчас подает Петр — „у меня есть палка и я вам всем отец“, как метко отметил в „истории“ Алексей Толстой, тот который Константинович. Не просто самодур, а жестокий и свирепый правитель, который репрессиями создает выдуманное его воспаленным и вечно пьяным воображением „регулярное государство“.
Вот об этой химере воплощенной в жизнь, историки стараются не писать, как и о тех методах, которые он задействовал на практике. Да потому что если стоит поведать о них, то тогда весь сооруженный храм прославляющих его сочинений рухнет карточным домиком. Ибо созданная на русских землях империя и привела к полному закабалению всех народов, и первой жертвой стал русский, которым надели на шею рабское ярмо.
Это явление я сейчас вижу, оно все ближе и ближе, и если его не остановить, то страна расколется на господ и рабов окончательно, и эти две части начнут расходиться, как льдины в океане, или как две горы, между которыми углубляется пропасть. А ведь это Ромодановский и другие хорошо понимают, и выступают против реформ „папеньки“ не потому, что они замшелые ретрограды, нет, просто они видят, куда может зайти эксперимент, затеянный Петром, и оценить все негативные последствия».
— Государь, ни в какие переговоры с низложенным и преданным анафеме царем не вступать! Войска собрать и всеми силами выступить
