все или ничего. Так что, получается, я сам этого хотел. Так что все иллюзии живут, пока не придет сантехник, помяни мое слово.
Сергей мог бы и согласиться, да только как же «все или ничего», если с самого начала есть кто-то третий, и сантехник к нему пока не пришел.
– Может быть и мне попробовать… – стал размышлять он вслух.
– Только чтоб я не знал! – вскинулся Юлька.
– А ты и так уже знаешь…
«Несколько лет назад, – припомнил автор, – в одном из Мюнхенских пивных ресторанов я так увлекся чтением настенных надписей дегенеративно-философического содержания типа: «Брак – великий институт для того, кто любит институты» и тому подобной белиберды, что проворонил, как мою девушку склеил местный проходимец. И Бог ей судия! Но я больше никогда ни с кем не веду умозрительные диалоги в общественных местах».
Ночью он лежал на спине и смотрел в потолок. И мысли вписывались в квадратуру комнаты. Образы в них походили на фрагменты кинохроники. Отчетливые и конкретные. В последнее время его начала раздражать излишняя четкость воспоминаний, которые не могли сосуществовать друг с другом. И чем дольше он об этом думал, тем больше его одолевали сомнения – сколько в этой ясной и отчетливой картине правды, а насколько она – всего лишь воображение. Псевдореальность. Или в случае Сергея – Другой мир. И что этот Другой мир может дать ему, кроме безнаказанности?
«Сейчас я могу сотворить, что угодно, и исчезнуть в очередном вагоне метро, – подумал он. – Только, кто же здесь останется после меня? Впечатление такое, будто я в Лабиринте. Что же теперь со мной происходит?» И он не смог ответить на этот вопрос.
«И потом, как мог тот – ее новый друг – достать его здесь – в другой логике событий. – Эта мысль постоянно сверлила его мозги. – Безнаказанность, говоришь. Посмотрим!»
Словно готовясь к переходу в ирреальность, подсознание услужливо рассыпало во снах калейдоскоп сюжетов. В одном из них из соснового бора вышел медведь, зарычал и превратился в тотемного идола, который расположился на письменном столе его бывшей подруги. Женщина раздевалась, чтобы принять душ, и вдруг объявила, что на самом деле она – его мать, и даже не мать, а отец, сняла с головы длинные волосы, оказавшиеся париком, и обнажила мозг. Лучики солнца играли на его извилинах как на елочной игрушке в новогоднюю ночь. И что-то очень важное показалось на мгновение в этих переливах. И тут же растаяло.
Тело между тем вынуло из-за спины и протянуло ему желтый листок обычного формата.
– Что это? – прошептал спящий.
– Это карта! – ответило существо.
– Но на ней ничего нет!
– И не надо. Это карта судьбы. Ты увидишь ее, когда будешь знать, где находишься. И куда держать путь. И помни о ключе…
– Каком ключе? – хотел было спросить Сергей, но уже проснулся.
Разговор с Анной вышел до ужаса коротким. Когда Сергей шел к ней, надеялся зацепиться, остаться, попытаться объяснить хоть что-то, сделать ее частью своего существования. Ему все еще хотелось быть с этой женщиной. Он поднялся в квартиру. Но так и остался стоять в коридоре. Снял ботинки, начал расстегивать куртку. И замер, поймав отчуждение во взгляде хозяйки.
– Извини… – сказал он, подумав. – Я… Да что там. В общем, меня уволили.
– И было за что?
– Всегда можно найти…
Если бы она задала ему еще хоть один вопрос, он сдался бы и заговорил на чистоту. Но она молчала. И поэтому Сергей продолжил, чтобы лишить себя возможности вернуться.
– Похоже, ты стала ко мне привыкать, – выговорил он, растягивая слова. – Наверно, мне стоит исчезнуть на какое-то время.
– На какое-то время – это навсегда? – она провела пальцем по оправе очков.
– Вовсе нет!
– Значит, ты решил меня бросить, – сказала Анна и отвернулась.
– Да нет же! – Сергей уже собрался было извиняться, и не успел ничего сказать.
– Хорошо, если ты так хочешь, я подожду какое-то время. Но исходя из собственного хронографа… Ты не находишь, что тебе стоит теперь уйти, – она говорила ровно и гладко. Было видно, что все фразы давно выверены в ее голове.
– Да! – согласился он, быстро обулся, застегнул куртку и притворил за собой дверь.
«В юности, – вспомнил автор, – когда я сам переживал перипетии первой любви, дама моего сердца была столь обворожительна, что уже с первых наших встреч я начал фантазировать на тему, как она, уходит от меня, а я, делая гордое лицо, бросаю ей безразличные фразы о том, как сам давно этого хотел. Когда же все это случилось на самом деле, сделать гордое лицо не вышло. Губы дрожали. Потом я фантазировал, как совершаю безумный героический поступок и умираю. А она, в припадке отчаяния понимая, что всегда любила только меня, отирает кровь с моих голубеющих губ. Слава Богу, не все наши желания попадают к Богу в уши!»
Он вышел на улицу и двинулся к знакомой станции метро, бормоча по дороге:
«Уж если пить, то пить на посошок
Писать стихи с натуры
И опять
Дорога,
Вызывающая шок,
Возьми меня,
Чтоб было,
Что терять…
Любовь не разглядишь со стороны,
Развесишь жизнь как тряпки на ветру
И глупо ухмыльнешься,
Как верны
Обрывки действий,
Замкнутые в круг…
Я цéлую вечность тебя целýю…».
«В сущности, этот мир был вовсе неплох для меня. Скорее, я плох для него. – рассуждал Сергей, сидя в зале подземки и подбирая нужную дверь. – Но уходить все равно не хочется. Как будто выползать из давно сложившейся привычки. И тем не менее…»
Он встал, улыбнулся выходящей из вагона привычно молодящейся женщине и сел в электричку. Поезд тронулся. Вокруг потели, задыхались, шипели, переругивались, пытались шутить, пихали друг друга сумками. В последний момент Сергей увидел бегущего по залу Сашку, который заглядывал в окна и размахивал чем-то белым. Сергей хотел было помахать ему в ответ. В этот момент станция сменилась темнотой тоннеля. Этот мир проводил его с тем же безразличием, с каким принял несколько месяцев назад.
Ничего не изменилось, и все изменилось с тех пор, как он последний раз посетил Лабиринт. Сущность должна была перетекать в действие. И только оно – это действие формировало сущность.
Безотносительности не существует – вот главный вывод. Впрочем, и относительность не может претендовать на всеобщность из-за отсутствия всеобщности.
«Делая сознательный выбор между тем, что было и тем, что есть, никогда не придешь к правильному решению. Нельзя смотреть в будущее затылком, – проговорил пассажир несущейся сквозь
