мне знать надо, как Мухтаром рулить. В этот раз он меня послушался, второй раз может не прокатить. А я не люблю позориться. Не привык абы как дела делать… Если уж попал в шкуру мента-собачника, стало быть, надо науку кинологическую осваивать. Почитать что-то по теме. Почитать… м-да. Тяжко без интернета, но не смертельно.
Подошел к полке и снова стал копаться в «макулатуре». Ага… Нашел! То что надо… все-таки Сашок не совсем пустое место, тоже книжки собаковедческие изучал? Или от прошлого кинолога осталось? Потрепанная и «располневшая», как старая портовая путана, книжица затесалась промеж УК РСФСР и «Справочником следователя». На обложке пес в профиль во весь собачий рост — по виду вылитый Мухтар. «Основы служебного собаководства», Государственное издательство сельскохозяйственной литературы. Москва, 1958 год.
Полистал, почитал. Потом еще какие-то наставления нашел, уже не «агрономные», а именно про собак по милицейской части. Просветился и обнаружил интересную вещь. Ага… Вот ведь как должно быть. Решительно встал из-за стола и направился прямиком к Кулебякину. Пусть товарищ майор пояснит кое-что подчиненному.
— Разрешите? — я постучался в кабинет начальника.
Уже даже почти выучил ментовской язык и стал разговаривать соответствующе и субординационно.
— Морозов? Ты? — нехотя оторвал взгляд от журнала «Советская милиция» начальник. — Чего хотел?
— Петр Петрович, а у нас Мухтар же на балансе стоит?
— Нет его, ядрён-пистон, просто так в клетку посажен, чтобы выл по ночам. Что спрашиваешь!
— А если на балансе, — прищурился я, — стало быть, ему довольствие положено?
— Ясен пень, каша-малаша и все такое. Тебе чего надо, Морозов? — майор еще не понял к чему я клоню.
— Тогда почему я его одной кашей кормлю, из крупы сомнительного помола. На отруби похожей? А где «все такое»?
— Ну дык колбасой корми, кто ж запрещает? Любой каприз за свой счет провернуть можешь. Хы-хы…
— Я тут литературу полистал, там сказано, что пайка собаке рассчитывается из норм научно обоснованных и разработанных НИИ, а не просто с потолка. Утверждённая, так сказать, кормёжка.
— А от меня-то ты чего хочешь? Суточники кашеварят и ладно. Без всякой этой НИИ жили и дальше проживем, ядрёна сивуха.
— Да, — я посмотрел на него ещё проникновеннее. — Но на собачьи продукты деньги выделяются. И не маленькие.
Я озвучил норму.
— Деньги? Какие деньги? — Кулебякин свернул журнал и прокашлялся в кулак.
— Вот и я хотел спросить вас, Петр Петрович, где эти деньги? Почему я как кинолог не в курсе движения их по приходам-расходам. Почему Мухтар как сельхозскотина отрубями питается, а ведь служебным собакам много чего положено. Мясокостная мука — раз… — я стал загибать пальцы, а начальник меня перебил.
— Ты вот что, Морозов, иди там, занимайся… работай… И без тебя разберусь, чего и кому положено. Нету денег и не будет…
— Почему это? — не отступал я.
— По кочану, иди уже…
— Я понял, — улыбнулся я одним уголком рта. — Наверно, область не выделяет? Да?
— Да, область… Зажали, гады. Денег, говорят, нема. Все, иди. Не мешай работать.
Я уже пошел на выход. А потом вдруг резко развернулся, будто меня осенило, поднял палец вверх и громко воскликнул:
— Я придумал!
— Чего придумал? — настороженно спросил шеф.
— Как деньги с главка выбить. Мы пригласим репортеров. Из газеты «Вестник Зарыбинска».
— Нет такой газеты…
— Да все равно, какая там есть?
— «Красный Зарыбинск», — сам не ожидая, поддакнул мне майор.
— Сойдет, — кивнул я. — Так вот… Репортеры любят всякие статейки клепать, где про служения народу разные и геройства, чтобы Западу загнивающему показать, что советский человек — это вам не хухры-мухры, а если с собакой, то вообще за здрасьте. Чем не сюжет? Пощелкают вас, Мухтара. Может, меня маленько. Расскажем, мол, с недавнего времени целый милицейский пес на стражу города поставлен. И невзначай так намекнем, что, мол, пес геройский, но вот проблемы с кормежкой небольшие имеются. На довольствие не поставлен, но мы решаем проблему. Резонанс, так сказать, создадим. Газетчики раструбят это, и кому-то в главке стыдно станет, — я хитро прищурился.
— Стыдно? Да где ты, Морозов, видел, чтобы начальству стыдно было?
— Ну да, вы правы, — улыбнулся я, не произнося вслух, мол, вам стыдно не бывает. — Тогда другой вариант. Приведем пионеров на экскурсию в ГОВД. Милицию изнутри покажем. С собакой их познакомим и…
— Все, Морозов, ты меня заколебал со своим исканиями правды. Слушай приказ! Не лезь ни к репортерам, ни к пионерам. Понял?
— Есть не лезть. Но письмецо я все-таки черкану.
— Какое еще письмецо? — устало выдохнул майор.
— Можно на радио написать, или вообще на телевидение. Сейчас принято туда писать. Все граждане так делают. Если вы опасаетесь, то можно анонимно, мол, уважаемая редакция, разберитесь. Собаки-герои в Зарыбинском ГОВД голодают, а Главк жирует. Классно я придумал?
— Не надо никуда писать! Я запрещаю!
— Да анонимка же, Петр Петрович! — улыбался я. — Не переживайте, никто на вас и не подумает.
— Если узнаю, что ты написал эту анонимку, — тряс кулаком майор, — я тебе! Ух! Ты у меня!..
— А как вы узнаете? Анонимка же, Петр Петрович…
Кулебякин вскочил со стула и подбежал к двери, плотнее ее притянул на себя. Облизал пересохшие губы и уже с притворной улыбкой проговорил:
— Далась тебе эта собачья кормежка, Морозов. Да у нас полстраны веками на каше жило… И ничего. Мир дрожит.
— Пусть и дальше дрожит. Но сейчас другие времена, Петр Петрович. Мы атомную энергию приручили, в космос полетели, кибернетику продвинули, а вы говорите — каши. Нет уж… Тут вопрос принципиальный. Наша страна и партия требуют от каждого гражданина, от каждой служебной собаки полной отдачи в деле приближения победы мирового коммунизма. Неужели, товарищ майор, вы оспариваете поставленные нам КПСС задачи? Как комсомолец, я должен сигнализировать о недоразумении с питанием моего пса. Вы же понимаете?
— Да погоди ты, Морозов, — уже примирительно пробормотал Кулебякин. — Не надо никуда сигнализировать. Будут тебе деньги на псину… Приходи вечером в бухгалтерию, я распоряжусь, выпишут тебе подотчет. Я вспомнил, есть у нас там статьи расходов, по которым излишки, перенаправим на Мухтара. Чего уж теперь, раз партия требует.
— Ну вот и славно, тогда я пошел.
— Не «пошел», а разрешите
