— сказал Брусков, махнув в сторону казармы.
На углу здания учебного корпуса появилась чья-то фигура, похожая силуэтом на Костю. Раз эта фигура мне ещё и машет, значит точно он. Замполит этого не увидит, поскольку стоит спиной и что-то мне бормочет про воспитательный процесс и всё такое.
— Ты меня понял, Родин? — спросил Брусков.
А что тут не понятного? На лицо очевидная зависть. Возможно, подполковника раньше списали с лётной работы, и он пошёл по воспитательной ветке. Должность замполита «вилочная» — либо лётчик, либо не лётчик может стоять на ней. Вот и дорос он до хорошего места и начал мстить, так сказать.
— Товарищ подполковник, вас списали с лётной работы? Поэтому вы так…
— Не твоё дело, молодой человек, — зарычал Брусков, затушив сигарету об руку. — Вольфрамович ваш, получил за дело. Нечего было ломать мне карьеру. Свободен.
Ну, что и требовалось доказать. Обычная месть. Не завидую я следующим выпускникам. Брусков будет отрываться дальше на любом из поколений лётчиков Белогорска, поскольку сам лишился возможности летать. И руку к этому приложил Ребров. Как? Пускай это действительно останется между двумя этими людьми.
— Чего так долго? — возмущался Костян, когда мы шли по спортгородку.
— Воспитательную беседу со мной проводили.
— И как? Воспитали тебя? — усмехнулся Бардин.
— Я и так слишком…, — сказал я, но прервался, услышав со стороны плаца крик со словами русского народного мата. — Слишком воспитан.
— Ох, и громко кричит! Давай побыстрее пойдём, — потянул меня за собой Костя.
Похоже, что Брусков всё же обнаружил «украшения» на бюстах и самолёте.
Утром было всё не как всегда. Ни команды «рота подъём!», ни возгласов «да когда ж я высплюсь» и «чё так рано». Оставшиеся в казарме встали молча, спокойно пошли умылись и готовились к важному событию.
В шкафу, который раньше вмещал в себя шинели и курсантскую парадку, теперь сверкают золотые погоны лейтенантской формы. Вместо сапог у кроватей стоят ботинки, начищенные до блеска, а на тумбочках, аккуратно сложенные в фуражку с голубым околышем, белые перчатки, парадный ремень и галстук.
Все молчат, и никто даже не пытается сказать что-то весёлое, ободряющее или просто нейтральное. Даже магнитофон, который вынесли вчера в расположение, выключен и не играет, как это бывало в последние дни по утрам.
А мне всё кажется, что это сон, от которого не проснуться, но чем он дольше, тем нереальнее. Не думал, что вот так судьбой или, чем там ещё может быть предначертано, мне выпадет шанс вновь поступить в лётное училище, не «вылететь» с него и осуществить свою мечту — стать лётчиком. Но больше всего, меня сейчас гложет судьба всех этих ребят — моих новых однокашников.
Я медленно шёл по центральному проходу и смотрел на каждого. После утреннего пробуждения, многие нарушили молчание и принялись вспоминать вчерашний вечер. Кто-то рассказывает очередную шутку, кому-то хочется поделиться своими соображениями по поводу будущего.
Будущее… Как оно сложится у каждого из них? Смотрю я на этих ребят и просто любуюсь, — молодые, жизнерадостные, вся жизнь впереди. И хорошо, что не знают о своей будущей судьбе. Не всем она понравилась бы. Какие им предстоит пройти трудности, сложности, испытания! Если бы знали…
— Серый, чего завис? — крикнул мне Костян, продолжающий начищать ботинки. — Уже одеваться пора.
— Дырку протрёшь, — сказал я, намекая ему на слишком рьяную чистку обуви.
Бардин, с которым эта жизнь свела меня раньше всех остальных, в этой казарме, за эти годы стал мне товарищем и, можно сказать, другом. Одноклассник, земляк, зёма! Как он и хотел, свою лётную карьеру будет строить отдельно от отца. После выпуска его ждёт Южная группа войск в Венгрии, а точнее 24-й истребительный полк на МиГ-23.
Не знаю я судьбу этого полка после вывода Советских войск из Восточной Европы, но надеюсь, что Костян не потеряется и вернётся во Владимирск за парту в Центр подготовки лётчиков-испытателей.
Я взял свою форму из шкафа и принялся медленно её надевать. Рубашку не так просто застегнуть — новая и пуговицы не так просто просунуть в дырки. А некоторые отверстия ещё и зашиты. Чтоб надеть парадку на выпуск ещё и попотеть придётся!
— Держи ножницы, Серый, — протянул мне маникюрный прибор Вася Басолбасов, который уже расхаживал в своей парадке.
— Спасибо, Вась, — ответил я.
Надеюсь, что наш Басолбасов избавился от своей игровой зависимости, из-за которой нам даже вломили недавно под первое число. Отправили его служить в Среднеазиатский военный округ. Интересно, не в полк ли к Реброву его отправили?
Пока завязывал шнурки, в казарму прибыли ночёвщики. Веселее всех был Тёмыч. Видать уже накинул пару бокалов шампанского с тестем. А может и не шампанского.
Его судьба теперь надолго будет связана с училищем. Он будет расти по службе здесь, в учебном полку Белогорска. Будет видеть, как взрослеет его сын, а там и другие дети. Думаю, от такой возможной судьбы мало кто откажется.
— Доооброе утро, Вьетнам! — крикнул Червень, цитируя знаменитое приветствие американского радиоведущего.
И где он только это услышал? Одноимённый фильм с Робином Уильямсом выйдет ещё не скоро. Просачиваются же как-то, сквозь советскую цензуру, такие вещи американского фольклора!
При словах Червеня, включился и магнитофон. Зажигательная композиция Криденсов снова играет в динамиках «Электроники», и общее настроение мигом улучшилось.
Андрюха, в отличии от многих из нас сегодня, станет счастливым обладателем кортика. Он уже надел парадную форму Военно-морского флота, и по распределению отправляется на Черноморский флот. С большой долей вероятности, он окажется на территории Украинской ССР. Интересно, как сложится его судьба, когда произойдёт развал Советского Союза, и офицерам придётся выбирать сторону?
Осталось мне только надеть китель и застегнуть его. Подойдя к зеркалу, я ещё раз проверил все элементы своей парадной формы и поправил фуражку.
— Дружище, ты не отразим. Женя будет в восторге! — воскликнул Макс, подойдя ко мне слева.
Курков, всё же, отправляется в Германию, как этого он и хотел. Сегодня для него важный день и в отношениях с Леночкой Петровной. Он собрался сделать ей предложение и просить ехать за ним на Запад. Главное, чтобы потрясения, которые произойдут в будущем, не отразились на его жизни и их отношениях с Майоровой.
— Евгения и без формы от меня в восторге, — сказал я.
— Ну, конечно. Ты же Сергей Родин — лётчик, и тебя все любят, — улыбался Костян, и
