крупного телосложения мужчина.
— Доброго всем дня, — сказал я и каждому пожал руку.
В глазах начальников читалось удивление.
— Какой-то вы не типичный военный, Сергей Сергеевич, — улыбнулся сидевший с краю человек в белой рубашке. — Обычно с войск ребята стараются показать нам свою выправку и навыки в строевой подготовке.
— Не будем сотрясать здание, и поднимать в кабинете пыль, — ответил я.
— Это верно. Я начальник школы испытателей Вячеслав Сергеевич Гурцевич, — представился мужчина крупного телосложения. — Это мои замы и помощник по штурманской службе.
Гурцевич каждого представил мне по имени-отчеству и начал перечислять значимых эпизодов моей биографии. После того как Вячеслав Сергеевич коснулся темы Афганистана, появились у присутствующих вопросы.
Особенно штурман Евгений Иванович Карлов интересовался, как мне работалось с аппаратурой задней кабины МиГ-21–81. Рассказав о своих впечатлениях, замечаниях и предложив пару моментов, где можно что-то изменить, он закончил с опросом.
— Вижу, что освоили МиГ-29. Участвовали в обеспечении работ группы «Ромб», — продолжил читать свои бумаги Гурцевич. — Это там вы с Садовниковым пересеклись?
— Всё верно, Вячеслав Сергеевич, — ответил я.
— Все уши мне про вас прожужжал, — улыбнулся Рашид Маратович Мухаметов — зам. по лётной части. — Вот, кстати, его рекомендательное письмо, — поднял он вверх листок бумаги.
— Я его не просил.
— Само собой, — ответил мне Рашид Маратович. — У меня после такого эссе вопросов к Родину нет.
— У меня тоже. Будем смотреть на экзаменах и лётной практике на него, — сказал штурман Евгений Иванович.
Заместитель по научно-методической работе отделался утвердительным кивком головы. Гурцевич убрал всё в сторону и пристально на меня посмотрел.
— У меня есть к вам вопрос, Сергей Сергеевич. Что самое главное для испытателя, как вы думаете?
— Честность в работе. Это самое важное.
— Почему? — удивился Рашид Маратович.
— Можно соврать жене, почему ты не ночевал дома. От этого могут пострадать ваши отношения, но не более того. А вот если испытатель соврёт по результатам полёта, недоговорит, приукрасит, скроет свои сомнения или тревоги, это может привести к трагедии в следующем полёте для его товарища, — сказал я. — В каждом полёте нужно досконально всё выполнять и запоминать. От этого будет зависеть ещё и жизнь молодого лейтенанта, который потом в войсках сядет в этот самолёт, когда он пойдёт в серию.
Гурцевич кивнул и отправил меня готовиться к экзаменам.
С теорией разобрались быстро. Она была не такой сложной, но на ней отсеялись несколько человек. Отправлять их по домам никто не стал, поскольку решение о приёме в школу будут принимать после лётной практики. Но шансов уже меньше.
Пришло время лётной практики. И первым этапом были полёты на освоенном типе летательного аппарата. Мы сидели в лётном классе. Нам ставили задачу перед полётами на аэродроме Равенское. С каждым беседовал его инструктор на завтрашний лётный день. На МиГ-21 набралось несколько человек. Швабрин, я и троица «человек».
— Итого нас пятеро. Немного, — поздоровался с нами инструктор школы Гена Сорокин. — Так, мужики. Главное — не переживайте. Будут очень серьёзные вводные. По итогам одного полёта никто решения принимать не будет.
— А сколько нужно, чтобы понять нашу годность? — спросил Чебякин, посмеявшись.
— Обычно три. Но бывают и исключения, — сказал Гена.
Утром после предполётных указаний, мы с Геной направились на наш МиГ-21УМ. Самолёт выглядел изрядно потёртым, а Сорокин ещё и рассказал, сколько на нём уже налетали часов.
— Столько не живут, Сергей. Давай обсудим задание, — сказал мой инструктор и положил на консоль крыла свой шлем.
— Думаешь, это будет честно? Сам же сказал, что будут вводные, — ответил ему.
— Родин, я ж по-человечески. Хочу, чтоб вы все поступили. Тем более, это только первый этап практики. Дальше будет гораздо сложнее и там, не факт, что я буду с вами, — сказал Гена и достал свой наколенный планшет. — Давай я тебе расскажу программу первого вылета.
— Не надо, Гена. Как положено, так и сделаем. Давай самолёт осматривать, — сказал я и пошёл вокруг нашего борта, проверяя его готовность.
— Если как положено, мало кто справляется, Родин. Много ошибок делают, — остановил он меня.
— Гена, я справлюсь, — подмигнул я инструктору.
Раз уж я обозначил главное качество испытателя — честность, то таким и нужно быть.
Гена объяснил, пока проводили запуск систем МиГ-21, насколько точно я должен держать установленные параметры полёта. С его слов допускаются очень небольшие ошибки.
— Выдерживание параметров — это значит и следование тому заданию, на испытательный полёт, которое тебе выдадут. Если поступишь, конечно, — подытожил мой инструктор, когда мы выруливали со стоянки.
— Интересное напутствие, — сказал я, подтянув кислородную маску.
Пейзаж на аэродроме гораздо зеленее, чем я привык видеть в Осмоне или в Афганистане. Размеры Равенского поражают. Сразу две полосы, одна из которых в длину вскоре будет больше 5000 метров. Множество стоянок самой различной авиационной техники. Тут и огромных размеров транспортные самолёты, и уникальные воздушные суда-лаборатории, созданные в одном экземпляре.
А скоро на эту полосу будет выруливать и сам «Буран» — космический корабль многоразового использования. Это именно он стал отправной точкой для советского аналога программы американских Шаттлов.
— Полосу достроили очень быстро, — сказал Гена. — Расширяли под один проект, так что теперь у нас самый длинный «бетон» в Европе.
— Уже достроили? — удивился я, поскольку полосу под «Буран» должны были закончить только в 1984 году.
Впереди нас рулили сразу два знаменитых перехватчика — Су-15 в двухместной модификации УМ и МиГ-25ПУ, где также экипаж из двух человек состоит. Мои коллеги из авиации ПВО сейчас тоже поднимутся в воздух. По полосе в этот момент начал разгоняться МиГ-21УМ.
— Конечно. Тут столько техники навезли. Планировали три года делать, а управились за полтора. Уже год как взлетаем и садимся на «родные» 5400 метров.
Ещё одно свидетельство того, что кое-что в Советском Союзе поменялось. Интересно, а если бы я был футболистом в прошлой жизни, выиграла бы сборная чемпионат мира по футболу?
Техник на рулёжке проверил наш самолёт. Вышел на левую сторону с поднятым вверх большим пальцем и приложил руку к голове.
— Поотклоняй рули высоты. У нас так принято, — сказал Гена, и я «помахал» горизонтальным оперением.
— Гордый, 451й, на исполнительный, — запросил я у руководителя полётами.
— 451й, на исполнительный, в первую зону, — дал он мне команду.
Я выровнял самолёт по осевой линии и начал выводить обороты двигателя. Было непросто, поскольку в своей полковой и военной практике, порой приходилось нарушать инструкцию. А здесь — чем ближе к документу, тем лучше.
— Спокойно. Взлетаешь, как положено. Дальше пойдут вводные, — сказал Гена, когда я полностью вывел обороты на форсажный режим.
— Гордый, 451й, взлетаю.
Разрешение РП мне дал, и я отпустил тормоза. Самолёт рванул вперёд по длиннющей полосе. Её края не было видно совершенно.
На расчётной скорости мы спокойно оторвались от полосы, и я убрал шасси. Форсаж выключил.
— Занимай курс в пилотажную зону и начнём работать, — сказал мне Гена, когда я запросил на первом развороте отход по заданию.
Не прошло и нескольких секунд, как у меня в кабине стало темно. Голубое небо куда-то исчезло и остаётся доверять только приборам.
— Шторка закрыта. Продолжай набор до 5000, вертикальная 40, — дал мне параметры полёта мой инструктор.
Ручку управления отклонил на себя и прибавил оборотов двигателя. Для начала нужно слегка собраться и спокойно пилотировать.
Самолёт плавно набирал высоту, и я, при подходе стрелки высотомера к значению нужной высоты, выровнял самолёт. Ни на единицу не вышел за значение 5000 метров.
— Гордый, 451й, занял 5000, — доложил я.
В эфире мои коллеги постоянно запрашивали смену высоты и курса. Голос у всех весьма прерывистый и не такой уверенный как на земле. Один только Морозов говорит ровно, без запинки и напряжения. Вот точно, что «ледяной человек».
— 451й, понял, 5000, — ответил мне руководитель полётами.
Как только мы заняли пилотажную зону, Геннадий «поднял» градус напряжения.
— Запрашивай снижение до 300 метров.
Смело! А что делать, если такова программа. Разрешение на снижение получил, и направил самолёт вниз. Вертикальную скорость мне задал инструктор 40 м/с.
Пошло быстрое снижение, на указателе числа Маха стрелка указывает уже на 0.8. Стрелка высотомера прошла отметку в 1200 метров.
— Вывожу, — громко
