я. — Расскажи-ка лучше — как там Тишка?
Услышав про Тишку, женщина оживилась.
— Тишка сейчас у Петра Генриховича живет, вместе с собаками. У него их две — Зинка и Динка. Я, поначалу, не понимала — как это собаки в доме? Шерсть от них, вонь. Но эти очень чистоплотные, все дела бегают на улицу делать, истопник выводит. Петр Генрихович говорит — давай, котеночка с легавыми познакомим. Все равно, если переедешь, котенка придется с собой брать. Боялась я поначалу — собаки охотничьи, не придавили бы, а господин Литтенбрант — нет, маленького не обидят. Принесла я Тишку, поставила на пол, он зашипел, шерсть дыбом. А собаки подошли, да и давай его вылизывать с двух сторон! Теперь он и спит вместе с ними, боюсь, чего доброго, на охоту с легавыми ходить начнет.
— А как Нелазское? Все-таки, село, это не город.
— Невелика разница, — усмехнулась Наталья. — Череповец, такое же село, только побольше. Сколько в Череповце народа живет?
— С приезжими, с учащимися если считать, так тысячи четыре. Без них, три или три с половиной, — отозвался я. Переписи населения не было, примерную численность я знал.
— В Нелазском — почти семьсот человек. Это я у Петра Генриховича спрашивала. Немногим и меньше. Зато жить дешевле.
— И мясом семью супруг обеспечит! — воскликнул я, припомнив зайцев и уток.
— Далось тебе это мясо, — усмехнулась Наталья. — Но самое главное — дом мне нравится. У нас под Устюжной, у родителей, точно такой же. Но наш-то, старый уже, а этому лет пять всего.
А ведь писала, что непривычно, коли дом большой. Но к хорошему быстро привыкаешь.
— А еще, Иван Александрович, я там хозяйкой буду. И с мужем. Знаешь, как надоело одной жить? И, вот еще что…
— Что?
— Вспомнилось вдруг, что я, все-таки дворянка. Раньше-то себя утешала — мол, так и должно быть, что сама печь топлю, воду таскаю, овощи на огороде выращиваю. Дескать, по бедности-то, и так сойдет. А здесь, если с кухаркой, с истопником, барыней стану! Девку еще молоденькую наймем, чтобы полы мыла и пыль протирала. А пироги испечь, редисочку посадить, траву на огороде пополоть — все это сделаю, но для собственного удовольствия.
Я ж говорю — к хорошему быстро привыкаешь. Наталья еще и замуж не вышла, в дом мужа не переехала, а уже рассуждает, как лучше. Что ж, все правильно. Не осуждаю.
— Наташ… Наталья Никифоровна… Дело, разумеется, не мое. Петр Генрихович тебя содержать сможет? Прислуга, пусть и дешевая, но платить надо. У него жалованье шестьсот рублей в год, не разорится? Одному-то ему хватало, а вместе с тобой?
— У господина Литтенбранта в Старой Руссе от отца маслозавод остался. Раньше-то он про это не говорил, а как я в Нелазское приехала, сказал. У старшего брата две трети завода, у жениха моего одна. Он сам-то управлять не очень желает, старший брат всем заправляет. У них уговор— каждое полугодие брат посылает треть прибыли. Раз на раз не приходится, но триста-четыреста рублей в год выходит.
А, вон про какие выплаты Литтенбрант писал. Понятно. Значит, с жалованьем тысяча рублей в год. Очень недурно.
Наталья Никифоровна продолжала рассуждать:
— А я думаю — а не вложить ли мне и свой капитал? Помнишь, я тебе говорила, что у меня двести рублей есть? Если дом продам, так будет пятьсот. Чего деньгам просто так лежать?
— Куда вложить? В банк? Или в ценные бумаги?
— Можно и в банк, можно в облигации. Но там процент маленький — четыре рубля с сотни. А вот у матушки Серафимы, у которой я квартиру снимаю, племянник Сережа в Петербурге живет. Служит в частной конторе, которая деньги принимает, а на них проценты выплачивает. У матушки-то с деньгами неважно, велика ли пенсия за мужа? Племянник долго ее уговаривал сто рублей в контору вложить. Матушка, конечно, посомневалась, сто рублей для нее деньги большие, но тут племянник, обманывать не станет. Дала ему сто рублей, а он ей бумажку красивую оставил, а через месяц привез сто двадцать рублей! Говорит — тетя Сима, если бы ты свою сотню на год вложила, получила бы тысячу! В Нелазском уже многие — и дворяне, и купцы, у кого деньги свободные имелись, их Сереже принесли. Некоторые даже в долг взяли! Я теперь думаю — а не вложить ли и мне свои две сотни? Глядишь, через год две тысячи получу. А если две тысячи, да еще на год вложить, сколько получится?
Нифигасе! Вложил сотню, получил тыщу? Я тоже хочу. Беда только, что чудес не бывает. Нет, они вообще-то случаются — мое сознание, переместившееся в параллельную вселенную, тому подтверждение. Но заработать на сотне девятьсот рублей, просто вложив в некую контору⁈ Здесь не просто мошенничеством попахивает, а воняет. Финансовые пирамиды — это не изобретение господина Мавроди, они постарше.
— Наталья Никифоровна, хочешь я тебе совет дам? Можешь к нему прислушаться, можешь нет, ты барышня взрослая.
— Что за совет? — заинтересовалась Наталья.
— Если у тебя лишние деньги имеются, отдай мужу, пусть Петр Генрихович из них пыжи понаделает.
— Пыжи?
— Ага. Вишь, если из бумажных денег пыжи понаделать, не так обидно. Муж тебе зайца подстрелит, утку какую-нибудь. Хоть какая-то польза. А если в эту контору отдашь, то кроме бумажки красивой ничего не останется.
— Подожди-ка, Иван Александрович, как ничего? Сережа матушке Серафиме сто двадцать рублей привез? Они что, с неба свалились?
— Тогда спроси у Сережи — куда его контора деньги вкладывает? В акции? В облигации? Или она их частным лицам в рост дает? Но ни один ростовщик таких процентов не имеет. Двадцать процентов прибыли в месяц! Но ведь и та контора должна себе денежку поиметь, верно? Нет, не верю. Ты спроси, перед тем, как деньги отдать — куда конкретно они идут? Если племянник матушки Серафимы ответит — дескать, секрет, точно обман. Так не бывает, что засунули деньги в печь, дрожжей добавил, и они, словно тесто
