— На стол выкладываю перед ним выигранные доллары: — Я хотел сам Анджело отдать, но теперь, спасибо! Сами разбирайтесь со своими интуристами!
Припечатываю горку денег дорогими часами и демонстративно складываю руки на груди.
— А остальное? — хлопает глазами майор.
— А остальное в советских рублях, — демонстрирую я купюры. — Я чту Уголовный Кодекс!
Собственно, что мне делать с долларами в стране Советов? От этой «грязной зелёной бумажки» одни проблемы.
Поэтому всю выигранную валюту я определяю в капитанский чемодан, по единственно справедливому курсу: 1 доллар за 75 копеек.
Никакого возражения в глазах капитана я не увидел, так что пускай разбирается сам, он человек опытный.
А мне хватит, я не фраер, чтобы от жадности гибнуть.
— Ты же советский человек, Евстигнеев, — моментально меняет тональность комитетчик, — должен помочь своей стране…
— Вижу я, чем эта помощь заканчивается, — говорю. — Спасибо, поищите себе других тимуровцев! А я — спать.
Демонстративно ложусь на койку и отворачиваюсь к стене. Только после этого слышу, как майор покидает мою каюту.
* * *
Наутро лайнер прибывает в Сухуми, жемчужину черноморского побережья Кавказа.
Я на берег не собираюсь поэтому, взяв в баре ледяного пива, провожу утро в блаженном безделье.
Выигрыш позволит мне не только внести «профсоюзный взнос» в кассу, но и чувствовать себя вполне комфортно в плане финансов вплоть до самой «большой игры».
Если честно, о приближающемся событии я практически не вспоминаю. Зато неожиданно часто обращаюсь мыслями к студентке Наде, с которой так внезапно познакомился и после провёл целый день в Симферополе.
Вот и сейчас, пригревшись под тёплым солнцем и потягивая ледяное пиво, я настолько погружаюсь в воспоминания, что даже моя черноокая знакомая Роксана, посидев с полчаса в соседнем шезлонге, фыркает и удаляется.
А вскоре на палубе теплохода и вовсе становится пусто. Грузия замирает у сухумского причала, народ высыпает в город, теплоход здесь стоит целые сутки.
Отдыхающие жаждут ркацетели, сулугуни, чурчхелы, и долмы, а также множества других гортанных названий, обозначающих приятные вещи.
Я бы и сам с удовольствием окунулся сейчас в беззаботную атмосферу горского гостеприимства. Побродил по ботаническому саду и поел бы чебуреков с пылу с жару.
Но учитывая национальность Жоржика и его смутные, но красочные угрозы я решаю эту стоянку пропустить и немного поскучать на борту.
С сожалением гляжу на пустой бокал в своей руке.
Поскольку пассажиров совсем мало, стюарды решили дать себе поблажку, так что придётся заняться самообслуживанием.
Иду в бар, щурясь после яркого солнца. Но только успеваю свернуть в лабиринт корабельных коридоров, как что-то увесистое прилетает мне прямо по затылку.
Хлоп!
Темнота.
* * *
Тремя неделями ранее. Гурзуф.
— Ладно Гошенька, выпили, закусили. Теперь пора и о делах наших скорбных побалакать.
Несмотря на гордый профиль, рост и широкие плечи Георгий Сомхидзе был достаточно трусливым человеком. Лев с душой овцы, так точнее всего характеризуют подобных мужчин.
Вот и сейчас товарищ Сомхидзе буквально скукожился, стоило ему услышать эти слова.
И, что характерно, если Жоржа можно смело назвать красавцем-мужчиной, то его собеседник ну никак не тянул даже на среднюю оценку. Так, какая-то моль. Низенький, плюгавенький, в очках каких-то вечно перемотанных изолентой.
Из достоинств только ФИО звучное. Пётр Иванович Багратион, полный тёзка того самого Багратиона, князя и героя войны двенадцатого года.
Вот только знающие люди были хорошо осведомлены, кто такой этот Багратион. И они, знающие люди, предпочитали с Багратионом не связываться.
Потому что был он самым настоящим вором в законе. И не просто вором в законе, а очень влиятельным. Половина абхазских цеховиков платили Петру Ивановичу отступные.
И не платить они не могли. Потому что если этого не делать, то откроется другая сторона Петра Ивановича. Невиданная по любым меркам жестокость.
— Я всё отдам Петр Иванович, отдам! — побледнев заверещал Жорж.
— Конечно, отдашь, Гошенька, куда денешься, голубь мой сизокрылый, куда ж ты денешься. Все пятьдесят тысяч отдашь, которые ты у меня, Гошенька занял. И не просто отдашь, а ещё и сверху добавишь. Так ведь?
— Да, Пётр Иванович, всё верно, — мелко-мелко закивал головой Жорж.
— Вот и молодец. И когда мне ждать мои деньги?
— Пётр Иванович, через две недели Грузия отплывает в очередной свой круиз. У меня есть очень хорошая наводка на одного интуриста.
— На бабу свою надеешься, — тоном знатока спросил Багратион, — что она этого иностранца без штанов оставит?
— Да, Пётр Иванович. Ирина очень хорошо играет в покер, и она точно обыграет этого француза.
— Гошенька, ты всё таки позор собственного рода. Я смотрю на тебя и вместо взрослого мужчины вижу насекомое. Чтобы сказали твои покойные родители, если бы узнали, что ты, их сын прячется под юбкой у какой-то замужней бабы. Тьфу на тебя, Гога. Уйди с глаз моих долой!
— Да, Пётр Иванович, извините, залебезил Жорж.
— И смотри у меня. Я завтра возвращаюсь в Сухум. Так что встречу тебя там. И лучше бы тебе быть с деньгами.
— Да, да, конечно, Пётр Иванович!
* * *
Пробуждение, вернее даже момент прихода в себя, было очень поганым.
Как будто я ещё секунду назад беззаботно шёл себе в бар на борту теплохода, а сейчас я сижу примотанный верёвкой к какой-то табуретке с кляпом во рту.
Да ещё и голова раскалывается. Видать, меня чем-то очень хорошо приложили.
И, учитывая, что над собой я вижу физиономию этого чёртового грузина, как его… Жоржа, становится понятно, как я оказался в такой недвусмысленной ситуации.
Если бы рот был свободен, то я бы засмеялся. И это действительно очень большая ирония.
Я всеми силами старался не оказаться в подобном положении. Как говорится: плавали, знаем.
Но в результате
