ботинки. В руках чëрные шлемофоны и планшеты НПЛ с записанными основными действиями и параметрами, за которыми следует следить на запуске.
Для моих товарищей, увидеть воочию аэродром с его полосой, бетонными рулёжками, стоянками и «живыми» самолётами, на которых и нам вскоре предстоит летать, уверен, было невероятным чувством.
Первым в кабину полез я. Всё как на тренажëре, только это настоящая машина. Если на занятиях у Иван Ивановича ты начинаешь уже в запущенном самолëте, то здесь тебе необходимо этот запуск выполнить самому.
— Готов? — услышал я голос Нестерова в наушниках.
— Так точно.
— Запрашивай разрешение.
— Сопка, я 880-й, запуск, газовка, — вышел я на связь с руководителем полëтами.
— 880-й, запуск разрешил, окончание доложите, — выдали мне добро на запуск.
— От двигателя! — крикнул Нестеров, подав сигнал техникам отойти дальше от самолëта.
Лампа «Не запускай» на панели приборов погасла, и Николаевич разрешил нажать кнопку «Запуск». Через 1–2 секунды включился стартер, кран подачи топлива поставил в положение «Открыто».
— Руку со стоп-крана не убирай, — подсказал Нестеров. Видимо, заметил сзади, что я снял руку с красной рукоятки. — Следим за оборотами и температурой газов.
Весь процесс газовки продолжался несколько минут. Николаевич рассказал, как проверить работу оборудования, какие параметры контролировать, а на что обращать второстепенное внимание. В общем-то, следить нужно за всем.
После выключения долго обсуждали с ним весь процесс ещё раз. Видно, что Пётр Николаевич радеет за хорошее обучение курсантов. Сможет, значит научить.
Пока газовался на другом борту Макс, мимо прошëл Виталик со своей группой. Их самолëт находился рядом с нашим.
— Давай, удачи. Потом пообщаемся! — крикнул я ему, когда Казанов что-то рассказывал мне об их порядках в группе. Шум двигателя не позволил расслышать, что он конкретно хотел донести до меня.
Когда Макс заканчивал работу, Виталик уже занимал место в самолëте. Приятно осознавать, что он теперь не хочет сбежать с училища. Может, понравится ему это дело и будет летать. Странный запах ударил в нос — смесь керосина и чего-то палëного.
— На сегодня закончили, мужики. Завтра на спортгородке…, — начал говорить Николаевич, но резко прекратил и начал отталкивать нас в сторону. Я обернулся и увидел вспыхнувший самолёт. Тот самый, в который садился Виталик со своим инструктором.
— В сторону! — воскликнул я, рванув к самолëту.
— Назад, Родин! — крикнул Нестеров, хватая меня за воротник ДСки.
— Сброс справа! Справа ищи! — кричал я, в надежде, что Виталик меня услышит и нащупает ручку аварийного сброса фонаря. Пламя уже перекинулось на кабину и что-то разглядеть было тяжело.
Я пытался оттолкнуть инструктора, но он повалил меня на спину, прижав к бетону. Когда меня начали поднимать и уводить подальше, за спиной раздался громкий хлопок. Удержать меня уже было нельзя. Выскользнув из плотных объятий своих товарищей, я устремился к горящему самолëту.
Сирены пожарных ЗИЛов и сигналы санитарного УАЗа слились в одну страшную мелодию, разбавляемую несвязными криками техников и бегущих за мной товарищей.
— Только бы успел фонарь сбросить и выбраться. Только бы успел, — повторял я, пока не добежал до места происшествия.
У санитарного автомобиля, фельдшеры укладывали на носилки двух человек в сильно обгоревшей одежде. У одного в руке был зажат шлемофон, а второй сильно стонал от боли. Разглядеть, кто из них кто было невозможно из-за огромной толпы вокруг машины.
— В казарму, я сказал, Родин, — прошипел на меня Нестеров. — Ничего ты уже не сделаешь.
— Я бы успел! — не сдержался я, крикнув на своего инструктора. — Было время, чтобы скинуть фонарь.
— Они его и скинули! — ещё сильнее крикнул Николаевич. — Перестань орать и марш в казарму. А вы — если он оттуда выйдет, в аэродромном сартире будете у меня учиться летать, а не в самолёте. Вперëд, я сказал! — толкнул меня в обратном направлении Нестеров.
Новость об этом происшествии, естественно, ушла на самый верх. Каким-то чудом пожар не перекинулся на другие самолëты, а в пострадавших, значились только двое — Виталик и его инструктор.
— А если его дед приедет? Могут училище закрыть, а нас раскидать кого куда? — волновался Артëм, когда мы сидели в казарме после всего случившегося.
— Да не будут раскидывать. Просто в армию всех отправят дослуживать, — выдвигал свою теорию Костя Бардин.
— В увольнение хотел сходить, а тут такое…, — начал говорить Макс, но меня взбесило их безразличие к здоровью нашего товарища.
— Может вы свои проблемы себе засуните подальше? — воскликнул я, вскочив с кровати.
— Что значит подальше? — огрызнулся Макс.
— Вот именно туда, где солнце даже не светит! Наш Виталик неизвестно в каком состоянии, а вы тут думаете каждый о себе. Училище закрывать будут не будут? Гулять отпустят не отпустят? Отправят дальше не дальше? — начал я передразнивать всех троих. — Хреновые вы друзья, раз о себе только думаете.
— Родя, да не горячись ты уже! Поняли мы, — пытался меня успокоить Артëм, и всë тщетно.
— А ты меня не охлаждай! Когда надо, сам остыну! Таких, как вы, друзей, за одно место и в музей.
При крайней моей фразе, в казарму вошëл Нестеров. Он сразу сказал не волноваться, поскольку оба пострадавших живы и лежат в госпитале.
— Капитану 27 лет отроду. Обгорел достаточно сильно. Летать уже не будет, — сказал Николаевич. — Я старлеем ещё был, а он второй курс заканчивал и ко мне в лëтную группу попал. Жалко, парень-то перспективный был.
— Грустно, когда вот так заканчивают свою карьеру ещё в самом расцвете, — сказал Костя. — О Виталике ничего не слышали?
— Полное неведение, Бардин. Как я понял, парнишка, этот Казанов, непростой. Полку светит проверка.
И этот туда же? Что ж все о своëм только и думают?
— Один больше летать не будет. Второй, возможно, сильно пострадал, а вы комиссий боитесь!
— Родин, успокойся, — сказал Нестеров. — От твоих нерваков ты его быстрее на ноги не поставишь. У меня знакомая в госпитале работает. Сейчас всё узнаем. Вы, только, из части ни ногой. Сейчас нам только самохода не хватает группового.
Через полчаса, когда весь наш взвод вернулся в казарму, у Нестерова появилась информация.
— Подруга моя говорит, что оба жить будут. Друг ваш и вовсе в рубашке родился — руки обжёг сильно и спину слегка. Шлемофон только отдавать не хотел, — улыбнулся Нестеров и подошëл ко мне ближе. — И летать даже будет. Так, что спать можешь спокойно.
— Он не хотел летать, Николаич, — сказал я, присаживаясь на кровать. — Я уговорил, чтобы он не бросал учëбу.
— Ты даром убеждения обладаешь? — спросил Нестеров, присаживаясь рядом.
— Да какой там! Просто, получилось и всё, — отмахнулся я.
— Ты
