— Слушаю-с!
* * *
…В соседнем кабинете, куда нас с Лизой провели, их было двое. Одного я сразу окрестил про себя "Держимордой", а другого "Обходительным".
— Вот сюда. В кресла, — неприятным, каким-то стреляющим голосом приказал "Держиморда". — И побыстрее. Совсем мало времени.
— Однако же, — поспешил подмаслить его грубость "Обходительный", — не настолько мало, чтобы вы не могли расположиться со всем удобствием… Хотя каждая секунда воистину драгоценна.
Выглядели они тоже соответственно. "Держиморда" был прям, как столб, и лицо его с ничего не выражающими глазами казалось вырубленным из деревяшки неумелой рукой кустаря. В свою очередь, "Обходительный" скорее напоминал собою торт, такой большущий кремовый торт с приклеенной к нему пряничной улыбкой. Уселись оба они в кресла только после нас и тоже каждый на свой манер: "Держиморда" притулился на самый край, держа спину совершенно перпендикулярно, "Обходительный" же заполнил собою кресло целиком, и, казалось, заполнявший его крем сейчас начнет расползаться по подлокотникам.
— Вам известно, — сказал "Держиморда", держа нас под прицелом суровых глаз, — что Президент…
— Да Господь с вами! — вклинился "Обходительный". — Ну откуда, скажите на милость, нашим дорогим гостям это может быть известно?!.. Короче говоря, нынешней весной Президент будет баллотироваться на очередной срок…
— Но ведь… — попытался вставить я.
— Па-апрашу без реплик! — рыкнул "Держиморда". — И без лишних разговоров!
— Ну-ну… — утихомирил его "Обходительный" (кажется, он все же был тут за старшего) и вновь повернулся всеми своими кремами к нам. — Понимаю, понимаю! — затараторил он. — Конституция, и все такое… Но существует, между прочим, и воля народа, прямого, так сказать, источника власти! Тут, право, не нам с вами решать! И тут уж мы как-нибудь без ваших советов, простите великодушно…
"Держиморда" не преминул поддакнуть:
— Да уж как бы нибудь…
— Однако… — продолжал "Обходительный". — Существует все-таки некоторое небольшое "однако", навроде как, знаете, бывает, эдакой крохотной соринки, невзначай залетевшей в глаз… — На миг он примолк, и его пряничная улыбка скукожилась в утиную гузку.
Чтобы прервать зависшую паузу, "Держиморда" весьма красноречиво постучал костяшками пальцев по циферблату своих "Ролексовых" часов.
— Да, да! — "Обходительный" выдернулся из секундной задумчивости. — Одна небольшая загвоздочка, которая может весьма, весьма, так сказать…
— Как ложка дерьма! — со всею прямотой бросил в пространство "Держиморда".
От этих слов "Обходительный" передернулся всем своим кремом, однако нехотя подтвердил:
— М-да… выражаясь фигурально… Дело в том, что наш Президент, в отличие от прочих, порой придает значение вещам, на которые иной просто-напросто с легкостью бы наплевал. Но в том, видимо, и есть вся разница, которая существует между влакущими жизнь, вроде нас, грешных, и теми, кто восподнят над нею судьбой…
В этот миг что-то скрипнуло в стенных часах. Часовая и минутная стрелка вот-вот готовы были слиться, обозначая конец этих проскочивших, словно в тумане, суток.
— Господи! — тоже взглянув на часы, засуетился "Обходительный". — Уже совсем-то осталось!.. По сути, только эта ночь!.. Вам хоть ведомо, какое нынче число?
— По-моему… тридцатое декабря… — За последними событиями я уже почти утратил счет времени.
— Именно! — подхватил тот. — И стало быть, завтра… да уже практически сегодня?..
— Новый год…
— Да! И Какой! Двухтысячный, не больше, не меньше! С тремя кругленькими ноликами!.. Надеюсь, вы уже начинаете понимать, к чему я клоню?
— Признаться, не совсем, — сказал я.
В эту самую секунду часы начали бить.
И тут "Держиморда", вклинившись между ударами, произнес всего три слова, мигом заставивших меня встряхнуться от всех перипетий этого дня.
— Тайна письма императора, — в своей стреляющей манере произнес он.
Посему во всей точности старайтесь хранить и исполнять все написанное…
Иисус Навин (23:6)
Ибо не на лук мой уповаю, и не меч мой спасет меня
Псалтирь (43:7)
— Тайна письма императора, — так же жестко проговорил он снова после того, как часы перестали бить.
— Именно так: тайна письма императора, — эхом повторил вслед за ним "Обходительный". — Вы недаром достаточное время провели в Центре, посему, надеюсь, вам не надо разъяснять смысл этих слов.
— Но это письмо давно сгорело в камине, — сказал я.
— Безусловно, — подтвердил "Обходительный". — Для бумаги это вполне свойственно – способность сгорать. Однако же подобное совершенно не свойственно для Мировых Тайн такого, я бы сказал, заоблачного масштаба. Открою вам не Бог весть какой секрет: наш Президент, едва узнав об этом письме, с той минуты просто бредит им. И решение, которое он должен принять завтра…
— Уже сегодня, — поправил его "Держиморда".
— Да, да, уже нынешним утром!.. Принимая решение взвалить на свои плечи страну на очередной срок, он обязательно желает знать…
— …желает знать, какую страну! — впервые утратив терпение встрял "Держиморда", и даже лицо его в этот миг стало чуть менее деревянным.
— …Ибо иначе – что толку?
— …Да ни малейшего!
— …ковыряться и дальше в том, что мы, пардон, сейчас наблюдаем!..
— …Если не хуже!..
— …Да, да, при наличии этих последних мрачных предсказаний, которых нынче развелось!..
— …Уж да, развелось, едри их!..
— …И вот Президент, имея все же некую меру ответственности…
— …Уж да, чего не отнять…
Теперь они говорили почти в унисон, так что минутами едва удавалось различить отдельные слова. При всем их разительном несходстве, в этот миг они даже стали отдаленно чем-то похожими друг на друга: "деревянный" обрел некоторую подвижность, теперь в нем ощущалось внутреннее волнение, прежде, казалось, ему неведомое, а "тортоподобный", возобладав над своими кремами, как-то внезапно весь подобрался в кресле, его же кругленькое личико-пряник утратило свою прежнюю сладостность и более походило на грубоватый деревенский хлебец:
— …Посему это письмо… если оно что-то откроет… А оно непременно должно нечто эдакое открыть, нечто самое глубинное…
— …Да уж непременно – иначе к чему весь сыр-бор?
— …Да-да, ибо все, кто им пренебрег, закончили…
— …Не приведи Господь, как закончили!
— …И что постигло их страну…
— …Не приведи Господь, что постигло!
— …Не случайно оно всплывает на свет в самые круглые даты истории. А как раз послезавтра…
— …уж куда круглее!
"Тортоподобный" стал почти так же суров и собран, как его "деревянный" сосед.
— Таким образом, — заключил он, — вопрос стоит о вашей помощи Президенту и России. Не более и не менее!
— Уж никак не менее! — подтвердил "Держиморда".
— Но почему… — (Мне с трудом удалось пробиться сквозь их гомон.) —…почему вы думаете, что сможем прочесть давно сожженное письмо?
"Обходительный" снова растаял до сливочно-кремового состояния:
— Сможете, милые, сможете! — проблеял он.
— Не можешь – научим, — сходу задеревенев, вставил армейскую присказку "Держиморда".
— Скорее – поможем, — поправил его "кремовый". — Существуют средства, специально разработанные в нашей лаборатории. При учете ваших и без того недюжинных способностей – уверен, абсолютно действенные! Мы тоже, как изволите видеть, не сидели тут сложа руки… Каждому – всего один укольчик, практически совершенно безболезненный, — и ваши интуитивные способности умножатся до невероятия! Всего один! Чик – и всё!
— С чего вы взяли, что мы позволим вам?.. — начала было Лиза.
— А не хочешь – заставим, — перебив ее, закончил ту же присказку "деревянный".
Хватка у него, впрочем, была вполне железная. Одним рывком очутившись рядом со мной, он уже держал меня как в тисках. Я попытался вырваться, но не удавалось даже слегка шевельнуться.
Мгновенно откуда-то понабежали люди в белых халатах. Через миг Лиза уже билась в руках двух гренадерского роста санитарок.
Внесли шприцы. Тошнотворно запахло аптекой. Мне закатали рукав. Лизу я не видел за белыми спинами, сгорбившимися над ней…
Укола я и вправду почти не почувствовал, только хватка на моих плечах мигом ослабла, и белых халатов больше не было. Испарились! А вот кресло подо мной кружением поплыло по комнате. В таком же вальсе кружилось и кресло Лизы. Мы взялись с нею за руки и соединились в едином, все нарастающем вращении. Очень странном вращении, ибо стены, окна, кресла наших мучителей – все оставалось бездвижным, как звезды на небосводе, не замечающие кружения Земли.