— Легенды лгут, — я тоже улыбнулся краешком губ.
— Так ли это? — ах ты стерва, чего ты добиваешься? Хочешь провести урок перед своими невинными крошками? Ну хорошо, я тебе помогу. Обхватить ее за плечи и прижать к стене было делом двух секунд. Никто даже не понял, как это произошло. Я наклонился так, что мои губы почти коснулись ее уха и негромко произнес:
О бедный Аспид мой, бледна, В серебряном поту, совсем одна, Ты в призрачности не уступишь мне. Проклятия? Предпочитаю, чтобы ты Раскаялась, чем черпала в слезах Ту чистоту, которой нет в глазах.
И только тогда я отодвинулся, а застывшие на одном месте Голицкий и Репнин едва заметно выдохнули, видимо решив на мгновение, что у их государя крыша поехала. — Английские барды могут быть весьма впечатляющи, правда? И некоторые не слишком порядочные мужчины весьма охотно привлекают их к себе на помощь. А легенды все же чаще всего лгут. Дамы, вы настолько все прелестны, что, попав случайно в этот класс, невольно начинаешь думать, что даже не понял, как умер и попал в рай. Но столько красоты на наши неокрепшие мозги все же многовато, поэтому, спешу откланяться, — и поклонившись, я вышел в коридор, а за мной потянулись уже остальные.
В полном молчание мы прошли к выходу. Директор все порывался что-то сказать, но я остановил его, подняв руку.
— Я действительно впечатлен, Владимир Яковлевич, да, впечатлен. Думаю, что подробности я узнаю у Андрея Ивановича, а оценить искусство ваших учеников смогу, когда они начнут покорять мир. Но на этом я прерву свой визит, потому что мы действительно заехали сюда, уже направляясь обратно в Москву. Всего наилучшего, — и забрав у него дубленку и шапку я, даже не одевшись как следует, вышел из дворца на улицу. И только оказавшись на крыльце, застегнулся и поправил шапку.
— Быстро же ты сбежал, государь Пётр Алексеевич, — Репнин усмехнулся. — Но когда ты энту мадам схватил, я уж думал…
— Что ты думал? Что я ее прямо там на глазах этих невинных курочек лапать начну за всякое? — я покачал головой.
— А кто тот бард… ну… — замялся Голицкий. — Просто ежели все будут так растекаться, как та мадам…
— Эх, Семен, Семен, — я вскочил на Цезаря и потрепал его по шее. — Это Джон Донн, современник Шекспира. Его прелесть заключается в том, что почитай никто не знает ни его стихов, ни о нем самом. Всю славу забрал себе Шекспир, и в его тени остались незамеченными такие вот весьма талантливые барды. Ну, а теперь домой. Да, Юра, подумай, кого бы лучше всего к башкирам и булгарам отправить с небольшим поручением.
Глава 15
Корабль стоял на якоре уже почти два часа, когда, наконец, пассажирам разрешили сойти на берег проверяющие, которые все это время искали контрабанду, обшаривая трюмы и простукивая обшивку, чтобы не пропустить искусно спрятанные тайники. Когда хмурый ирландец наконец дал добро на выход, Гавриил Иванович Головкин сошел на берег едва ли не первым, и сейчас стоял на пирсе, придерживая рукой шляпу, которую так и норовил сорвать с головы порывистый ветер. Во время этих порывов приходилось наклонять голову, и тогда не удавалось рассмотреть ничего из того, что творилось на корабле, по сходням которого три человека тащили сундуки, составляющие его багаж. Один из мужчин покачнулся и сундук едва не рухнул в воду.
— Осторожней, — Гавриил Иванович недовольно посмотрел в сторону человека уже подтаскивающего к нему сундук. — Вот скажи мне, Степан, как ты будешь жить достойно, ежели у тебя с собой сундучок, который ты сам можешь утащить куда угодно?
— Это оттого, Гаврила Иванович, происходит, что я привык не шиковать. Да и почитай всегда нахожусь в пути, в последние семь или восемь лет. Вот и сейчас с тобой меня государь отправил, правда я понять никак не могу, за какие такие заслуги.
— Видать провинился, — граф Головкин пожал плечами. — Ну зачем еще отправлял бы государь Петр Алексеевич бравого воя с опальным золотарем? Одно радует, титул не отнял, есть что сыновьям передать. Или у тебя есть задание убить меня, ежели покажется тебе, что предал я и своего государя, и страну? Молчишь? Ну молчи, не отвечай, и так все понятно. Да и меня бы здесь не было, не пригласи государь к себе моих сыновей, кои сейчас все равно что в заложниках у него оказались. Так что, и хотел бы глупость я совершить, да поостерегусь.
— И все ты неправильно понял, Гаврила Иванович, — Семен Орлов пристально смотрел на бывшего когда-то всесильного графа, который в составе Верховного Тайного совета всей империей Российской распоряжался, а теперь вот практически изгнанником в эту чужую и чуждую для них страну себя ощущает. А ведь государь ясно дал понять, что дело они здесь будут делать важное, и ему вовсе не та роль, кою граф Головкин пытается на него примерять, отведена. Семен очень осторожно переставил свой сундук, в котором тщательно замотанная в рубаху, ехала та самая мина, коя позволила без слишком сильных потерь с их стороны пройтись по шляхам. И применить ее он должен будет уже в самом конце их миссии, когда их здесь же в Дувре будет ждать корабль, а они будут уезжать из Лондона, скача во весь опор, побросав все свои вещи. Ну а до той поры Семен должен быть помощником во всем Головкину, а вовсе не палачом. — Я за тобой тенью ходить не намерен, у меня свои дела здесь есть, — и он еще сильнее понизил голос, хотя они и так разговаривали тихо, да на русском языке. — Посланные Демидовым сюда людишки больно просят встретиться, чтобы что-то передать. — Но и помогать тебе буду по мере сил, в основном ногами твоими работая, пока ты головой будешь при дворе-то короля бритов.
— Ну как скажешь, Семен, как скажешь. Это хорошо будет, ежели действительно ты не захочешь меня жизни лишить. А то, как подумаю об этом, так обида берет. Я иж привык