однотонно повторился мужчина, как человек, привыкший замечать всё, при этом не обращая на это внешнего внимания.
– Офицер…
– Я следователь.
– Следователь, вы отбираете у меня законный отдых, но и вы тоже хотите поскорее убраться от сюда, будем честны, задавайте конкретные и более интересующие вас вопросы, а про то, что я делал ночью, могу рассказывать даже не полчаса. – подобрав под себя ноги и выпрямив спину, предложил Слава.
– Вы были чем-то заняты? Если сможете, то в нескольких словах. – настаивал следователь.
– Катался на единороге.
– А Глеба не встречали?
– Нет.
– Он вас недолюбливал, и у вас часто случались разногласия и споры.
– Вы бы знали, какой он смешной был, когда злился. И зачем вы мне напомнили!
Слава взорвался смехом, а после перевёл взгляд на стоявшего у закрытой двери санитара.
«Мне кажется, он хочет тебя убить.» – подстрекал Интерн, и мужчина плавно стих, оставив улыбку.
– Не думайте, что я радуюсь его смерти, ведь вспоминать надо только лучшее, а траурно скорбеть не по мне.
– И из-за чего вы ссорились? – следователь говорил тактично и безэмоционально и несколько раз записал в лежавшую перед ним тетрадь.
– Всегда подстрекал я, но ради шутки, и ничего корыстного к нему не имел.
– Но он начал относиться к вам пренебрежительно с первого дня вашего появления здесь.
– Да.
– Почему?
– Видимо из-за религиозных убеждений, которые повлияли на его восприятие причины моего появления здесь.
– Как вы считаете, это самоубийство?
– Я, кстати, решил провести эту дедуктивную работу вместо вас и определил, что это с большей вероятностью мог быть несчастный случай. – с похваливающим свою сообразительность задором, сообщил Слава.
– Какие вариант вы ещё рассматривали?
– Убийство, самоубийство и несчастный случай.
– И почему вам показалось, что первые два не подходят?
Затёкшие ноги и спина взбунтовались от долгого и беспрерывного сидения на плоском стуле и заставили следователя поменять позу, и он придвинулся вперёд, опёршись на согнутые в локтях перед грудью руки.
– Начну с самого лёгкого – самоубийство. – Слава тоже решил устроиться удобнее и, отклонившись назад, прислонился к холодной каменной стене. – Во-первых не было предпосылок, все дни он вёл себя спокойно, обычно, только со мной ругался…
– Я перебью, вы же вернулись в комнату несколько дней назад, а до этого три месяца пробыли в изоляторе.
– Да, кома.
– Как вы могли сделать вывод, что его поведение было обычным?
– Вот именно из-за того, что меня там так долго не было, и могу. До этого же я там прожил три дня, потом долгий перерыв и снова несколько дней, и всегда, тогда как и сейчас, Глеб вёл себя одинокого. И если бы хоть малейшая разница была, я бы её заметил. Вы меня перебили, и я забыл, на чём остановился… Нет, не поправляйте, вспомнил. Второе – я не нашёл то, что бы сподвигло его лишить себя жизни. Ну и главное – он верующий, а религия презирает самоубийц, и я думаю, он хотел попасть в Рай, конечно если он существует. – пренебрежительно добавил Слава.
– А убийство?
– Честно, это была первая мысль. И, знаете, мне стало жутко, тогда и решил всё перебрать. Эта причина так же, как и несчастный случай существовать может, ведь Глеб ссорился, насколько я слышал, не только со мной. Но не думаю, что кто-то из них желал ему смерти. Ссоры – единственная сладость для души, и чтобы упустить такого оппонента, надо быть недальновидным идиотом.
– Может ли передозировка барбитуратами Николая быть связана с падением Глеба?
– И если так, то это убийство. Две жертвы и оба мои соседи. Знаете, как мне страшно. И я надеюсь, что это несчастный случай. Во-первых, я несколько раз слышал, что Борис просыпался с холодным одеялом, во-вторых, мне самому, когда ещё спал на кровати возле окна, чувствовался во сне холодный ветер несколько минут каждую ночь, а сегодня я спал на кровати Коли и ничего неприятного не чувствовал. А ещё у Бориса пропало одеяло, я думаю, что тело нашли завёрнутое именно в него. И ещё одно доказательство либо за несчастный случай, либо за убийство, но вы мне поможете. Из-за чего умер Глеб?
– У него была сломана шея. – из памяти ответил следователь, заинтересовавшийся деловитым консультантом.
– Вот и я так понимаю, раз вы не знаете, что с ним случилось, значит она вывихнута так правдоподобно, что значит:либо убийца просто перебросил его через перила, либо вывихнул ему шея на балконе, и так мастерски сбросил тело, что Глеб вывихнул шею ещё раз в том же месте, либо это несчастный случай, и он поскользнулся на снегу.
– У вас какой размер ноги?
– Сороковой. А зачем?
– Не важно вы можете идти.
– И всё? – расстроено воскликнул Слава.
– Вы сами хотели быстрее.
– Да, но я не думал, что вы меня послушаете.
– Идите, идите. – провожая мужчину ручкой, проговорил следователь и закрыл тетрадь.
Слава подпрыгнул и выбежал из кабинета, не попрощавшись ни со следователем, ни с санитаром.
– Я думаю, меня он не подозревает. У него такой взгляд… настойчивый, мне даже пару раз показалось, что передо мной сидит Гертруда. – в коридоре высказался Интерну Слава.
– А если он решит, что это убийство?
– И будет искать его здесь, где есть люди, которые каждый день меняют воспоминание о прошлом. Не думаю. А если и начнёт, то скоро забросит и в архив спишит.
– Может быть подождать больше недели? – взволновался Интерн.
– Посмотрим.
До конца «тихого часа» оставалось полчаса, которые Слава провёл в кровати, часто переворачиваясь. Когда мужчина, отлёживаясь на животе, рассматривал Петра Семёновича, к нему пришла занимательная идея:
– Хочу посмотреть, какой он в другом сознании.
– Которая полная противоположность? – подхватил Интерн.
– Да.
– Только не сегодня.
– Это почему? – возмутился Слава, оборачиваясь к собеседнику.
– Не сегодня, ты меня понял? – пригрозил, не моргая, остановив взгляд на глазах Славы, Интерн, сидевший в конце кровати.
– Я и не собирался. – выдержав паузу, бросил Слава и отвернулся.
Новых смертей на следующей неделе не совершалось. Слава томился открытием новой стороны Петра Семёновича, но не забывал искать места и предлоги для самоубийств или несчастных случаев. Помощь поступала и от Клавдия – мужчина часто становился свидетелем ссор Лизаветы и Павла Анатольевича, и хотя языка жестов он не понимал, а оба в коридорах с его помощью и общались, но злость, растерянность на лице девушки, а иногда проступавшие слёзы, говорили именно о сильных разногласиях. В «Небуйной» они не общались, и Слава безрезультатно пытался разговорить Лизавету об отце. Не бросался с ним словами и Павел Анатольевич, которого в начале недели докучали бесчисленные проверки,
