Карл-Леопольд Мекленбург-Шверинский, супруг племянницы Петра Екатерины Иоанновны — она пребывала в тягости, а потому не отправилась в поездку с мужем. Петр Алексеевич смотрел на герцога с плохо скрываемым гневом, видимо тот помешал ему в каких-то расчетах. Герцог это заметил и как-то съежился, сник, и стал искательно смотреть на Алексея, словно хотел обрести в нем защитника.
Прибыла из Митавы, от нее до Риги рукой подать, вдовствующая герцогиня Курляндская и Семигальская Анна Иоанновна, еще одна племянница Петра, оставшаяся одна на пустом троне и без детей, а потому находившаяся на милости Совета. Зато прибывшие вместе с ней бароны буквально облепили свежеиспеченного ливонского короля. Однако рассчитывать на них не приходилось — времена расцвета Курляндии эпохи Кетлеров давно прошли. Войска пропустят, но сами побоятся примкнуть к коалиции.
Сам «папенька» своим поведением всех просто удивлял. Перестал быть хмурым, изрядно повеселел, и потихоньку переполнялся кипучей энергией. Предстоящая война с Пруссией его радовала, и на этой почве как-то неожиданно он сошелся со своим непримиримым врагом Карлом.
«Да ничто не объединяет недавних врагов, как появившиеся для них более страшные противники. И ведь живо нашли консенсус — Петр командует объединенными флотами, а Карл общей армией. Конфликтов не замечено, нашли общий язык. Одно плохо — деньги тянут оба, причем „папенька“ куда активней, ратуя за дело».
Петр действительно взялся за дело очень ретиво — обзавелся собственной армией, причем очень быстро, в чрезвычайно короткий срок. Запрещать переходы в его войска Алексей не стал, и был, с одной стороны, неприятно удивлен, когда на военную службу к «папеньке» перешла не только большая часть иноземцев или гвардейцев из преданных «потешных» полков, но и несколько тысяч русских солдат и офицеров. Но с другой стороны, Алексей избавлялся, таким образом, от потенциально неблагонадежных подданных в своей собственной армии.
Та же самая метаморфоза произошла и с флотом — треть корабельных команд и добрых три четверти офицеров охотно перешли к Петру на службу. Так что полтора десятка линейных кораблей, и пара дюжин мелких судов, от фрегатов и галер до шняв и ботов бросили свои якоря в Ревеле и Риге. Собственно Балтийский флот, что остался у московского царя состоял из семи линейных кораблей, двух десятков более мелких судов, и свыше полусотни гребным галер и скампвей, что оставались в финских шхерах.
«Ливонская» армия состояла из восемнадцати фузилерных батальонов, гвардии из двух полков, да шести гренадерских рот с артиллерией. Драгунских эскадронов у него под рукой за последний месяц появилось три десятка, в них всячески набирали «охотников» из местного ост-зейского населения, и вербовали наемников.
Главной ударной силой должны были стать полки из корпуса генерала Левенгаупта — в них удалось набрать до десяти тысяч «природных» шведов, и еще четыре тысячи бывших военнопленных должны были прибыть до зимы. В самой Швеции оставалось примерно восемнадцать тысяч солдат — но те не шли ни в какое сравнение с ветеранами. Шведский флот насчитывал 23 линейных корабля, и вместе с «ливонским» почти в полтора раза превышал по числу вымпелов датский — 38 вымпелов против 27.
Зато у прусского короля имелось сорок тысяч войска, набранных из наемников, кого только удавалось соблазнить деньгами или изловить во всяческих вертепах. Датчане могли выставить одномоментно тридцать тысяч инфантерии и кавалерии.
Столь большой перевес в силах у врага беспокоил Алексея, в то время как сам шведский король отнесся к сообщениям шпионов наплевательски. Война его не пугала нисколько — Алексей никогда не видел столь счастливого человека как Карл. Впрочем, и Петр Алексеевич не скрывал радости, хотя лишился законной супруги, ибо повенчаны они были по православному обряду и этот брак сейчас расторгнут. Но то дело политическое, а так его «Катенька» продолжала жить рядом с ним, только на людях они никогда не появлялись вместе.
На общем военном совете приняли решение в конце августа предпринять наступление на Восточную Пруссию, с целью полного захвата оной, как с суши со стороны Курляндии, так и высадкой десанта с моря. И тем самым начать бить армию Фридриха-Вильгельма по частям. Потом часть войск останется там пребывать на зимних квартирах, а главные силы пойдут в Померанию, а весной и на Берлин.
Затем наступит очередь датчан — но далеко король Карл не заглядывал — он просто жаждал реванша…
— За земли, отобранные у меня силой и коварством, брат мой Петер, платить нужно не золотом, а только острой сталью. И расплата нашим общим врагам последует! А то, что отдаю — там деньги лишние!
Сухое лицо Карла, с белесыми глазами на фоне длинных соломенных волос, не выражало никаких эмоций, будто он уже вынес свой приговор и был уверен в его правильности. Но король, сделав небольшую паузу, закончил тем же беспристрастным голосом:
— Пока мы с тобой были врагами, король Петр, они трусливо сидели в своих дворцах. Но стоило тебе победить в баталии, как они тут же набросились на мои земли, дождавшись удобного момента. Мы сражались как воины, а они притаившиеся грабители. А такое трусам и предателям прощать нельзя — их надо сурово наказывать!
— Я согласен с тобою, Карл — именно они у меня выпрашивали помощь, хотя своих войск было достаточно.
— Тогда вот вам моя рука, Петер — мы будем воевать вместе! Я на суше, вы на море! И мы победим!
— Надеюсь на это и верую!
Петр Алексеевич не просто пожал руку шведу, он сдавил его в объятиях, из которых Карл вышел немного помятым, но довольным. И снял с пояса шпагу, протянув ее Петру.
— Я дарю ее вам, потому что знаю, что вы не отдадите этот клинок своему врагу, как делали некоторые короли.
Намек на польского короля и саксонского курфюрста Августа был более, чем прозрачный. Одиннадцать лет тому назад шпага самого Петра, которую он отдал Августу, в знак дружбы и военного союза против шведов, тот, капитулировав перед Карлом, отдал в знак покорности. Именно эта шпага была найдена в палатке короля в лагере под Полтавой, и вернулась московскому царю обратно. Петр Алексеевич при встрече с Августом вернул ему с улыбкой этот клинок, сказав, чтобы он ее больше не отдавал больше врагу. И насладился смущенным видом саксонца и воровато бегающими глазками, которые тот уводил в сторону.
— Тогда я попрощаюсь с вами, брат Петер, — Карл коротко кивнул, и обратился к Меншикову, который все время беседы между монархами изображал из себя столбик, вершина которого из зеленого цвета превратилась в
