В семьдесят третьем, когда вступило в силу новое «Положение о градоначальстве», во главе городской администрации столицы должен был встать градоначальник с правами губернатора. И уже с конца апреля-месяца им стал бывший Санкт-Петербургский обер-полицмейстер, генерал-адъютант Трепов. И одним из первых распоряжений вышедших из канцелярии нового мэра, стало «О мерах по упорядочиванию и приведению к благопристойному образу торговых вывесок и объявлений».Их пестрота не соответствовала строгому, классическому облику столицы. Генералом было издано обязательное постановление, чтобы рестораны, гостиницы и трактиры имели вывески на красном или синем поле.
Все содержатели этих заведений подчинились распоряжению. Только над рестораном Палкина по-прежнему висела белая вывеска с именем его владельца. Участковый пристав неоднократно напоминал Константину Павловичу о распоряжении высокого начальства. Тот любезно говорил: «Хорошо, хорошо», — но вывески не снимал.
В конце концов, о непокорном рестораторе было доложено градоначальнику. Генерал Трепов потребовал взять у «упрямого трактирщика» подписку о немедленном исполнении обязательного постановления. Но Палкин уперся: подписки не давал, а только в предписании расписался, что читал его. О чем и был составлен соответствующий протокол. Положения, на основании которого можно было бы штрафовать трактирщиков, тогда еще не было, и Константин Павлович не унывал.
В таком настроении он как-то шел утром по Невскому проспекту и вдруг встретился с грозным градоначальником, мчавшимся куда-то стремглав, чуть не не стоя в открытом экипаже. Заметив «упрямого трактирщика», генерал Трепов остановился, подозвал его к себе и стал усовещивать.
- Прошу, иначе я должен буду закрыть ваш ресторан…
- Эх, ваше превосходительство, — отвечал с низким поклоном купец, — бросьте вы это дело. Не все ли вам равно, какая у меня висит дощечка… а, впрочем, как знаете… не забудьте только, что у меня вот здесь, — и трактирщик указал рукою на оттопыривавшийся на грудном кармане сюртука бумажник, — лежит ведь миллион.
Федор Федорович расхохотался и поехал дальше. А белая дощечка с лаконичной надписью «К.П. Палкин» — так до сих пор над заведением и висит. А генерал-адъютант с тех пор стал частым гостем в «Новопалкине».
Не ведаю, какой из двух вариантов позволил-таки хозяину шикарной – это признавали даже конкуренты – ресторации сохранить исторически-белую вывеску. Никогда не интересовался подробностями. Да и впредь не собирался. Вполне довольно было и того, что публика, съезжавшаяся на обеды и ужины на пересечение Невского и Владимирского проспектов, обещала быть вполне респектабельной, чтоб мне, графу, вице-канцлеру Российской Империи и первому министру, было не зазорно там появляться.
Знаете же, как бывает?! Зайдешь куда-нибудь, в какой-нибудь трактир, соблазнившись доносящимися оттуда приятными запахами, и кто-то обязательно, как назло, увидит, узнает. А после станут болтать, что, дескать, Воробей-то уже и часу без хлебного вина прожить не может. Уже и в трактиры бегает... Или, не дай Господь, в той же зале заговорщики какие нито заседали, так и вообще...
Так что, с некоторых пор, практически перестал перемещаться по Санкт-Петербургу пешком. Нет, в центре, в пределах Фонтанки, еще бывало. Но во внешнем, новом городе – уже точно никогда. Чтоб поменьше болтали.
«Новое помещение ресторации К.П. Палкина роскошно, обширно и устроено со всеми приспособлениями, требуемыми комфортом и удобством, - писали газеты. – Так кухня помещена наверху, чтобы в него не проходил чад, и кушанья опускаются в залы машиною. Меблировка комнат изящная, большая зала и зимний сад еще не отделаны и будут открыты лишь к концу года. Лестница, ведущая в бельэтаж, украшена фонтаном и тропическими растениями».
Я, конечно, не специалист, но фонтанами и мрамором жителей столицы удивить трудно. Да, несомненно, все было вполне на уровне ресторана в любом пятизвездочном отеле из моего прошлого – будущего. Бассейнов с живыми осетрами, признаюсь, еще нигде не видел. В остальном же – ничего экстраординарного. Пальмы в кадках, красные ковровые дорожки, блеск хрусталя и режущая глаз белизна салфеток. А еще, ряженные в сюртуки официанты – татары. Причем, не калмыки, якуты или буряты, а именно что – татары.
Чем был вызван такой выбор национальной принадлежности обслуживающего персонала, так и остался для меня секретом. Спрашивать метрдотеля, любезно встретившего и проводившего в заранее записанный на нас с Веней кабинет, как-то постеснялся. Побоялся нарваться на ничего не значащее: «хозяин велел», и от того – выглядеть глупо. Татары, так татары. Слава Богу, хоть не негры, неизменно вызывающие у меня неконтролируемое чувство приближавшейся опасности.
Асташев уже ждал, однако заказ не делал. Изначально договаривались, что встреча будет деловой, а не дегустации фирменных блюд ради. Станем ли мы полноценно кушать, или ограничимся лишь легкими закусками под символический графинчик коньяку. Это Веня не знал, какой гм... какая обстановка у меня дома, иначе вопроса: кушать или не кушать перед ним бы не стояло.
Выбрали суп-пюре Сант-Гюрбер на первое. Вениамин, так как точно знал, что это вкусно, а я уже по его рекомендации. В качестве второго блюда «сусанин» взял форель, каким-то особенным образом здесь выделываемую. Мне же очень советовал опять-таки особенные котлеты. После сляпанных на скорую руку бутербродов, коими поддерживали во мне разумную жизнь занятые совсем другими делами слуги, я и жареного ежа бы съел. Но все-таки восхитительный вкус палкинских котлет сумел оценить.
На десерт, если правильно помню, ели какую-то белую массу, в меню названную мороженным. Пломбиром, если бы точным. Никогда не интересовался, каким именно образом производили этот сорт замороженного лакомства в счастливую пору моего детства во времена СССР. Но есть у меня сомнения, что в советский ГОСТ попало бы кушанье, в которое одновременно входили бы молоко, сливки, яйца, сахар и сливочное масло, как в то нечто, поданное нам под именем «Меттерних».
Как бы то ни было, после сливочно-молочного десерта наступила пора коньяка и кофе. А значит, и время поговорить о делах.
- Я пригласил тебя, чтоб попросить о, в некотором роде, возвращении на службу, - согревая пузатый бокал с коньяком в ладони, начал я. – Государю и Отечеству ты уже изрядно сослужил. Теперь пора подумать о себе. Ну, и о друзьях, конечно.
- Фуу-х, - как-то даже преувеличенно радостно выдохнул Асташев и засмеялся. - Слава Богу, этот миг все-таки настал. Я уже начал беспокоиться, что ты никогда обо мне не вспомнишь.
- Не было задачи, тебя достойной, - пожал я плечами. – Теперь же наступила пора, когда весь твой ум, находчивость и связи в свете могли бы послужить общему делу.
- Общему? – заинтересованно вскинулся Веня.
- В первую очередь, конечно, финансово-промышленному дому Лерхе, - честно признал я. – Но это ведь твой батюшка, Иван Дмитриевич, пусть земля ему станет пухом, первым пустил в свет побасенку, будто бы всякий, находящийся подле Лерхе, быстро становится изрядно богаче.
- Это не он придумал, - вздыбил усы в улыбке отставной гусар. – Так неоднократно изволил выражаться великий князь Константин. Отец лишь не уставал это повторять в нужных местах и нужным людям. В качестве первого свидетеля, так сказать.
- Вот как? Буду знать. Однако же, ныне я зову тебя именно что на службу. Компаньоны мы с тобой уже и без того. И вполне естественным будет, если ты, узнав некоторые подробности по роду службы, изъявишь желание вложить свободные средства и в иные мои предприятия и прожекты.
- Уже интересно. Однако же, Герман! Мы знакомы много лет, чтоб у тебя была нужда завлекать меня в неизведанные дали, словно какую-то институтку в трактир. Сказать по правде, так после моего домашнего безделья, я уже готов и с Сидоровым корабли в Обскую Губу перегонять. Так что, признайся уже: в качестве кого я тебе надобен.
- В качестве управляющего центрального, столичного отделения наших с Надеждой Ивановной предприятий. И нашего с тобой Сибирского банка в том числе.
