будущих разделов сфер влияния с отпадением России вкусных кусков в Азии, Африке и Америке мы тоже не собирались. Как известно, оказанная услуга не стоит ничего. Обещанные Николаю II проливы тут не дадут соврать.
Вот и оставалось пруссакам напирать на весьма эфемерные моральные обязательства.
— И что же ваше императорское величество желает получить за вступление России в седьмую коалицию? — Король Пруссии прищурился и с подозрением посмотрел на Александра.
— Вопрос даже не в этом, — пожал брат плечами, — вопрос в том, что вы готовы предложить за то, чтобы Россия не выступила на стороне Франции.
Такая позиция оказалась для наших гостей полнейшей неожиданностью. Нет, они вероятно предполагали тяжелый торг, вот только начальная его точка оказалась гораздо дальше от приемлемого результата, чем думали пруссаки.
— Видите ли в чем дело, — попытался объяснить я, пока оба Вильгельма еще были в состоянии слушать. — При подписании Варшавского мира в 1815 году Россия выступила гарантом сложившейся ситуации. Я напомню, что Пруссия получила по тому соглашению весь Мекленбург, Шведы — Сконе а мы за свое посредничество — Рюген. Если Пруссия желает нарушить договор, то Российская империя вроде как обязана выступить на стороне Франции. Во всяком случае именно это было обещано Наполеону.
— Однако Бонапарт при смерти… — Резонно возразил Прусский король.
— И поэтому Россия в предстоящей войне так же не желает выступать на стороне Франции, — кивнул император и откинувшись на спинку кресла внимательно посмотрел на собеседника.
Классическая ситуация: как сделать человеку хорошо? Сначала сделать очень плохо, а потом вернуть как было. Так и здесь: вроде бы Вильгельм ни разу не добился поставленной изначально цели — затащить Россию в коалицию — но при этом не чувствовал себя неудачником.
— Впрочем, мы все же можем помочь Пруссии… — Вкрадчиво начал я, заходя, с другой стороны.
С пруссаками мы естественно разговаривали на французском. Не смотря на два с лишним десятка лет наполеоновских войн, этот язык все так же оставался основным языком международного общения. В общем-то мы с Александром и немецкий знали и могли более-менее менее уверенно на нем изъясниться, однако для официальных переговоров все же предпочтительнее был язык, которым обе стороны владели свободно.
А вот внутри России за эти десять лет популярность французского в качестве языка общения высшего света заметно подупала. В первую очередь это было изначально связано конечно же с отечественной войной и тем патриотическим подъемом, который она вызвала. Ну а дальше этот общественный настрой умело поддерживался императорской семьей — тут мы с братом сошлись во мнениях и дружно перешли в общении с ближайшим кругом исключительно на русский язык — а также средствами массовой информации. Мои газеты регулярно публиковали статьи, которые порой исподволь, а порой прямо утверждали необходимость общаться внутри империи исключительно на русском языке.
Не сказать, что это возымело мгновенное и тотальное действие, однако услышать нынче в коридорах министерств французскую речь было уже гораздо сложнее, чем двадцать лет назад.
— Чем же вы можете нам помочь? — Нахмурившись уточнил прусский наследник.
— Например поставками оружия, — я пожал плечами.
— О! Это может быть интересным, — вновь оживился поникший было монарх.
Переход на новые виды ручного огнестрельного оружия проходил в Европе достаточно сложно. За прошедшие годы полностью перевооружить армию на капсюльные штуцера успела только Англия. У островитян и промышленные возможности были более чем серьезными, и сама сухопутная армия оставалось небольшой. Остальные же страны на этом пути изрядно буксовали по причине, в первую очередь, сложной экономической ситуации.
За прошедшие шесть с копейками лет после окончания последней европейской войны, страны континента только-только начали восстанавливаться. Подросло новое поколение мальчиков, способных встать как к сохе или к станку, так и под ружье. Накопился кое-какой жирок. Однако денег на полноценное перевооружение все равно не хватало.
Французы за эти годы сумели перевооружить на штуцеры гвардию, благо ее размеры давно перевалили за сто тысяч, и большую часть полков первой линии. Австрияки — в том числе, закупив сорок тысяч стволов в России и около ста тысяч им отдали в кредит британцы — обеспечили новым оружием всю армию мирного времени. Пруссия и вовсе наладить своего производства пока не сумела, покупая понемногу, по мере появления денег штуцеры, выделанные у нас.
Тут нужно понимать, что Пруссия в этом варианте истории не получила огромный кусок западногерманских территорий, да еще и кусок Герцогства Варшавского тоже пролетел мимо берлинского рта. Собственные же земли пруссаков за время боевых действий с 1806 по 1815 годы были несколько раз сильно разорены.
Поэтому ни о какой немецкой экономической мощи тут говорить нельзя было и близко. Не смотря на все реформы, проводимые Вильгельмом последние пятнадцать лет, Пруссия оставалась весьма небольшим и относительно бедным государством, возможно больше всех пострадавшим за время Наполеоновских войн. Сколько раз только Берлин брали за это время? Три? Четыре? В общем экономическое благополучие пруссакам пока только снилось.
Россия в этом плане была в гораздо более приятной ситуации. Во-первых, мы начали работу над вооружением значительно раньше, поэтому имели солидную фору по времени, во-вторых, пока остальные страны воевали до середины пятнадцатого года, мы уже могли спокойно осваивать полученные от французов деньги.
Это вылилось в то, что суммарно все русские оружейные заводы — включая мой Сестрорецкий — производили около шестидесяти тысяч нарезных капсюльных штуцеров в год. Такой объем производства позволил обеспечить новейшим оружием всю русскую полевую армию, насчитывающую чуть меньше четырехсот тысяч штыков. Всякие там инвалидные команды, гарнизонные части дальних крепостей, казаки и прочие иррегуляры вполне обходились старыми гладкоствольными ружьями переделанными — а порой и не переделанными — под капсюль.
Ну и на внешнем рынке наше оружие пользовалось немалым спросом. Да что там немалым — отрывали с руками все, что Россия могла предложить. Плюс барабанники, которые, не смотря на свою дороговизну по сравнению с обычными дульнозарядными пистолями, имели на европейском рынке стабильный спрос. Понятное дело, рядовым их никто не давал, а вот многие офицеры из тех, кто побогаче, с удовольствием заказывали себе. Как не крути, а в современной войне, где часто доходит до рукопашной, наличие пяти гарантированных выстрелов нередко, в прямом смысле, спасало жизнь.
— У нас есть небольшой запас штуцеров, — я загадочно улыбнулся, — тысяч эдак восемьдесят штук. Плюс барабанники. Плюс ракеты.
— О! Ракеты! — Русские ракеты после изничтожения на бородинском поле молодой гвардии стали именем нарицательным. В Европе много кто сейчас пробовал их повторить, но сделать это было не так-то и просто. Если нам, с учетом моего послезнания потребовалось больше десяти лет, то и другие вряд ли потратят меньше. Оба Вильгельма переглянулись. — Вот только у нас сейчас нет свободных денег.
— Россия готова часть вооружений продать с рассрочкой, — этот аспект был самым скользким и обсуждался перед переговорами больше всего.
С одной стороны России не выгодна сильная Пруссия. И вообще объединенная Германия — страшный сон Европы, о котором она пока еще даже не догадывается. С другой — и Францию неплохо было бы немного пощипать. Ну а идеальным развитием событий была бы долгая затяжная война без выраженного победителя. И поэтому французам мы тоже тихонько предложили купить нашего оружия — лягушатники, что характерно, не отказались.
— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — с сомнением протянул король Пруссии. — Что вы потребуете взамен? Душу?
— Нет, ну зачем так радикально, — усмехнулся я, действительно чувствуя себя в некотором смысле Мефистофелем. Взял стопку заранее подготовленных документов и принялся перечислять наши «хотелки». — Вот наши предложения. Открытый договор о стандартизации в деле железнодорожного строительства.
— Открытый?
— Да, с возможностью присоединения других стран, — кивнул я и пояснил более подробно. — Мы прогнозируем активное строительство железных дорог в ближайшие десятилетия и логично было бы унифицировать как минимум стандарт железнодорожной колеи, чтобы могло полноценно существовать сквозное движение. Это будет существенно способствовать развитию торговли.
— Логично, — согласился Вильгельм, не догадываясь, что таким образом я привязываю Пруссию к России на следующие двести лет. — Что еще?
— Договор о взаимном признании патентов и прав на интеллектуальную собственность.
— Интеллектуальную собственность? — Не понял наследник прусского престола.
В первой половине девятнадцатого века как такового патентного права еще попросту не существовало. В каждой стране имелась своя система
