в Устюжне и уезде осталось много народа, кто знал об измене молоденькой женщины. Да еще и о ее беременности. Только кто-то из очень близких. Родственники? Сестры? Нет, вряд ли. Наверное, кто-нибудь из так называемых «друзей», кто в курсе дел семьи Подшиваловых.
Почерк, мужской, обратного адреса на конверте нет, но штемпель Устюжны.
Оставив письмо, принялся резать хлеб, колбасу и сыр, приготовляя бутерброды, собираясь с мыслями. Никак не подумал бы, что мужчину в сорок пять лет начнут волновать такие мелочи, как измена его избранницы бывшему мужу, совершенная много лет назад. Впрочем, осуждать не стану. Не знаю, как сам бы себя повел. Одно лишь скажу — советоваться бы не с кем не побежал. Сказать сельскому следователю, что если полюбил женщину, то принимаешь ее всю, без оглядок на прошлое? Он это и так знает, не хуже меня. И что верить анонимным письмам — глупость? Тоже знает, следователь, как-никак. Нет, нужно придумать что-то другое.
— И что скажете? — с нетерпением спросил Литтенбрант.
— Ничего, — отозвался я. — Видите, готовлю нам ужин, а еще делаю героическое усилие.
— Какое усилие? — не понял Петри Генрихович.
— Героическое, — повторил я и уточнил. — Делаю над собой героическое усилие, чтобы не сорваться и не дать вам по морде. Останавливает, что вы в два раза старше меня и находитесь сейчас в растрепанных чувствах. Но ей богу — ужасно хочется.
Литтенбрант не обиделся, только удивленно спросил:
— А за что — по морде?
— Во-первых, за то, что вы верите всякому вздору. Во-вторых, что притащили письмо, порочащее вашу невесту, почти незнакомому человеку. Вы делаете достоянием чужих ушей личную жизнь своей будущей жены. Даже не знаю — что хуже.
— Иван Александрович, у меня нет здесь ни родственников, ни близких друзей. Так получилось, что именно вы познакомили меня с Натальей Никифоровной, вы одолжили денег на свадьбу.
— То есть — несу ответственность и за невесту, и за тех негодяев, которые решили опорочить ее честь? — усмехнулся я.
— Нет, что вы, — смутился Петр Генрихович. — Вы произвели на меня впечатление человека, с которым можно поделиться наболевшим. Нелепо требовать от женщины, побывавшей замужем, чтобы она сохраняла девственность. Но это письмо? Этот адюльтер?
— Будете есть? — спросил я, кивая на тарелку с бутербродами. Мне самому почему-то есть расхотелось.
Литтенбрант выпил очередную порцию водки, взял бутерброд с сыром и принялся жевать. Глядя на него, я уцепил бутерброд с колбасой.
Откусив кусок, прожевав, задумчиво изрек:
— Любопытно — кому так сильно досадила Наталья Никифоровна, чтобы этот субъект отправлял анонимные письма? Наверняка какой-то отвергнутый жених.
— Письма? — вытаращился на меня Петр Генрихович.
— Ага, — подтвердил я, потянувшись за заварочным чайником. — Чай будете пить или ограничитесь водкой?
— Да подождите вы с чаем! — рыкнул сельский следователь. — Вы мне про письма скажите. Что за письма? Кто их получал?
— Я уточнить хочу — если будете чай, то я еще самоварчик поставлю, на двоих здесь не хватит, — ответил я, проверяя — Литтенбрант уже «закипел» или еще нет? Не закипел, но близко. — Я тоже получил парочку анонимных писем. И тоже почему-то из Устюжны. Почерк очень похож на почерк в вашем письме. Жаль, что свои я сжег, могли бы сличить.
— Вас поставили в известность, что Наталья Никифоровна имела роман с поручиком? — вытаращился на меня сельский следователь.
— Нет, что вы. Мне эти сведения до одного места. Наталья Никифоровна замечательная женщина, но ее личная жизнь волнует меня меньше всего. В первом письме сообщили, что я напрасно встал на квартиру к этой хозяйке, потому что она отравила своего мужа — коллежского асессора Селиванова. А во втором — что она скверная хозяйка и ее постояльцы постоянно страдали поносом.
— И что вы?
— А что я? — пожал я плечами. — Навел справки — отчего умер покойный коллежский асессор, узнал, что от грудной жабы. А про поносы даже и выяснять не стал. Может, у кого-то из мальчишек и был понос, но мало ли, что подростки могли сожрать?
— Так вы считаете, что анонимное письмо — это ложь?
Вообще-то, мне известно, что это не ложь, а чистая правда.
— Я вообще ничего не считаю, — пожал я плечами. — Думаю — не пришлют ли вам очередное письмо, где распишут, что у вашей избранницы был роман со своим постояльцем, то есть — со мной?
Петр Генрихович озадаченно посмотрел на меня, потом расхохотался.
— Ну, Иван Александрович, вы и шутник. Вот это было бы чересчур. В такое бы я не поверил!
— И правильно бы сделали, — с совершенно серьезным видом сказал я. — Если бы у меня был роман с Натальей Никифоровной, разве бы я позволил ей стать вашей невестой? Я бы уже повел ее в Воскресенский собор, а еще лучше — отвез бы в Новгород, в храм святой Софии.
— Зачем ее везти в Новгород? — захлопал глазами Литтенбрант.
— Как зачем? Чтобы обвенчаться. Такую женщину, как Наталья Никифоровна, нужно сразу же вести под венец, чтобы кто-то другой не увел. А знаете что, Петр Генрихович… — сделал я паузу.
— Что?
— Вы правы, вам следует отказаться от свадьбы. В этом случае я сам смогу сделать предложение Наталье Никифоровне и жениться на ней. Да, точно, — хмыкнул я.
— Так у вас уже есть невеста, — окончательно растерялся Литтенбрант. — А возраст? А ваше положение? А будущие дети?
— Официального обручения не было, Леночка все поймет. Возраст — ерунда, он не помеха для счастья. Дети? Возьмем на воспитание двух девочек и одного мальчика. Правда, мои родители… — поморщился я. — Но они не станут противиться.
— Нет, подождите-ка, господин Чернавский… — начал Литтенбрант.
— А чего ждать? Я не собирался уводить вашу избранницу. Но вы
