момента и стравливал соседей между собой, а потом пользовался успехами или плодами побед.
Вот только не учел одного — в детстве сынок, будучи физически сильным и кряжистым, частенько поколачивал своего кузена, и кто бы знал, что тот, повзрослев, станет английским королем. Свои юношеские обиды Георг II накрепко запомнил, и теперь отношения между странами были натянутые. Зато с супругой повезло — образованная и культурная, она примерно выполняла возложенный на нее долг — рожала детей, ибо их Фридрих-Вильгельм любил и считал большую семью залогом счастья. А большего от жены и не требовал — зачем ей ум, если ее призвание рожать наследников, а ему выполнять супружеский долг прилежно и с надлежащим рвением.
Правда, рослых солдат он любил еще больше — его вербовщики рыскали по всей Европе, разыскивая верзил, где только можно. Однажды король даже произнес — «самая красивая девушка или женщина в мире для меня безразличны, но высокие солдаты — это моя слабость».
Зная пристрастия короля, ему отправляли гигантов со всех закоулков, даже турки приложили к этому старания. Солдат ему дарили, а порой даже обменивали на что-нибудь ценное, которое сам король считал бесполезным. Так янтарную комнату в Королевском замке Кенигсберга он удачно выменял на восемь десятков рослых «мужиков», которых подарил ему царь Петр, что потом отправил ему еще несколько партий верзил, от десятка и более. Всех солдат свели в полк «его Королевского Величества», ставший самым любимым в его многочисленной армии. А жители Берлина, красуясь синяками и ушибами, во всех пивных с ненавистью поглядывали на «Потсдамских великанов», тихо бормоча выученные русские слова про «рослых мужиков», которыми их осыпали в драках.
Сам король, будучи маленького роста любил красоваться на фоне своих великанов с мушкетами, особенно первого батальона, который получил прозвание «Красного» из-за красной шапки-митры, синей куртки с золотой подкладкой, красных штанишек и белых гетр. А тех солдат, чей рост превышал семь футов, король даже знал по имени — таковыми были гиганты — ирландец Джеймс Кирленд и финн Даниель Каджанус. Даже высоченный царь Петр, которого Фридрих не только искренне уважал, но и почитал, уступал им в росте на полголовы.
Армия наше все, а потому огромная коллекция драгоценного китайского фарфора, которую отец собирал всю жизнь, была с легкостью обменяна у саксонского курфюрста Августа на полк драгун полного состава, отчего он в прусской армии получил прозвание «фарфорового».
Будучи от рождения скромным и экономным, да еще очень не любившим учебу с ненавистным французским языком, кронпринц занимался самыми «низменными предметами» — собственными руками выращивал урожай на своем огородике для королевской кухни, любил смотреть на занятия любым ремеслом, строительством домов. Но особенно посещать казармы, где вникал в солдатский быт, покрой обмундирования, или своей любимой шагистике на плацу.
От природы экономный и бережливый, он, вступив пять лет тому назад на престол, со всем рвением взялся за сокращение расходов, вникая во все детали. Содержание огромного двора и штата придворных подверглось самому ужасному сокращению — с трехсот до пятидесяти тысяч талеров. Заодно сократил пенсии, отменил французскую моду, штат придворных слуг сократился до ничтожной цифры в восемь человек, а лошадей на конюшнях осталось всего три десятка — король сам вычеркивал из ведомостей ненужные статьи, и тем самым экономил средства на свое любимое детище — армию. А заодно назначил ревизию для проверки расходов, и она плавно переросла в уголовные процессы, громкие суды и показательные приговоры.
О происходящих событиях не только в Берлине, но и в стране, король знал не понаслышке — с тростью в руке он любил прохаживаться по столице, взирая на происходящее требовательным взглядом, совсем как царь Петр в своем Петербурге, который не раз рассказывал молодому «коллеге» о своих методах наведения «порядка».
И «семена» тех разговоров упали в подготовленную почву!
Король сам себя назначил военным министром, а также министром финансов, причем часто приговаривал, что второй сдерживает первого. На манер Петра устроил табачные коллегии, где любил проводить время со своими министрами за трубками и кружками с пивом. Здесь решались не только важные государственные дела, имел место и грубый солдатский юмор. Так, Фридриху-Вильгельму понравился князь-папа царя Петра, старый мошенник и горький пьяница — а потому король назначил своего шута, педанта Гудлинга, президентом академии наук.
Так, за кружкой доброго берлинского пива, он весело общался с министрами, что являлись боевыми генералами при этом. Первым среди них был фельдмаршал Леопольд, князь Ангальт-Дессау, 42-х лет от роду, старый его товарищ в войне за испанское наследство, с которым кронпринц вместе воевал под командованием славного герцога Мальборо. Очень опытный в военном деле, и одновременно талантливый, князь еще двадцать лет назад ввел ряд полезных новшеств для своего полка.
Таковыми являлись — железный шомпол, усовершенствованный штык и одинаковый калибр для ружей. А для боя использовал строй в три шеренги, который позволял пустить в дело максимальное число фузей. Благодаря введенной муштре он добился одномерного шага, а упростив заряжание, прусские солдаты могли выстрелить в минуту до пяти раз, хотя австрийцы или французы делали едва три.
И теперь фельдмаршал проводил реформирование прусской армии, он железной рукой насаждал дисциплину среди навербованного сброда. Сам прекрасный инженер и кавалерист, натаскивал саперов и учил драгун атаковать в конном строю с обнаженными палашами. А его палка служила великолепным средством воспитания, в чем король сам убедился — и теперь прогуливаясь по улицам Берлина, он всегда опирался на толстую трость. А буде она не поможет при воспитательном процессе, то за ним следовали два его любимых гвардейца…
— Так, вроде все в порядке!
Король обвел взглядом улицу, по которой спешили по своим делам горожане, стараясь не попадаться на глаза короля, который имел тяжелый, весьма скверный характер, и часто впадал в гнев, если замечал непорядок или праздношатающихся бездельников. Последних он во весь голос осыпал бранью, отправлял домой, а иногда избивал тростью. Женщинам тоже доставалось — иной раз он отправлял их подметать плац.
И сейчас, смотря на чистую улицу, он чувствовал прилив хорошего настроения — чистота и все заняты делом. Впрочем, берлинцы уже хорошо знали своего «доброго короля» — завидев вдалеке высокие красные митры сопровождавших его гренадер, которых окрестили «епископами», все тут же начинали деловито сновать, а в пивных дородные немки моментально протирали столы и надевали чистые фартуки — король любил совать свой нос туда, где его никто не ждал. Всем был известен случай, когда курьер прибыл в столицу с ночной почтой из Гамбурга и с пассажирами, и долго
