наградных я найду. Да что там — и сорок рублей отдам, тем более, что Литтенбрант вернул часть долга.
— Если я компенсирую Виктории Львовне лишение премии, она обидится?
— Как вы сказала? Лишение премии? Забавно звучит…
Ага, опять неологизм ввернул. Или анахронизм?
— Это я так… Наградные, вроде, как премия.
— Если желаете — спрошу. Но думаю, что не стоит ничего предлагать. Откажется. Виктория — женщина гордая, к тому же, искренне считает, что это ее вина. Мол, если бы она провела воспитательную работу с Еленой Бравлиной, то барышня проявила бы бо́льшую твердость, да и Чернавского нужно было сразу гнать в шею.
— Н-ну, теперь-то чего переживать? — протянул я.
— А на будущее? Думаете, кроме вас женихов в гимназии не появится? Дурной пример заразителен, — усмехнулся Абрютин. — Гимназистки словно ошалели. Каждая мечтает, чтобы жених прямо в гимназии предложение сделал. Мол — так романтично!
Мы еще немного повздыхали, потом перешли к делам. Все-таки, вдруг у полиции имеется какая-то зацепка? Сомов и гувернантка? Зачем Сомову и его сыну так подставлять какую-то гувернантку? В чем смысл?
Василий Яковлевич ничем порадовать не смог. Он даже канцеляриста не стал вызывать, чтобы тот покопался в бумагах, а сразу сообщил, что экс-гувернантка ни в чем подозрительном не была замечена. По крайней мере — полиция об этом не знает.
— А что с самим Сомовым? — поинтересовался я. — Не было ли какого-нибудь скандала? С ним, с его близкими?
— Совсем ничего, — покачал головой Абрютин. — Я ведь уже приказал проверить. Знаю, что вы любите копаться в прошлом. Увы. Ни с ним, ни с его родственниками никаких происшествий или курьезов. Насколько он был хорош, как предводитель дворянства, тут уж не мне судить. О том, что у покойного Николая Сергеевича имелась слабость — про это все знали. Но кто без слабостей? Если только вы, так и то… То вы трактир разнесете, то уроки сорвете. Но вы романтик. Что с романтика взять?
Я слегка возмутился.
— Василий Яковлевич, напраслину не возводите. Трактир стоит, а предложение я на перемене делал, уроков не срывал. А вы, сами-то, не романтик?
— Какой из меня романтик, — усмехнулся Абрютин. — Я человек приземленный. Правда… — сделал Василий Яковлевич паузу, — был грех, в молодости жену свою украл.
— Вот это да! — восхитился я. — Расскажите. Жуть, как интересно!
— Я еще подпоручиком был, когда с Верочкой встретился. Замуж позвал, но ее родители дочку выдавать не хотели. Не то, чтобы вообще не хотели, предлагали попозже, когда я на ноги встану. И жалованье скудное, война на носу — это как раз в то время было, когда сербы и черногорцы против турок воевать начали. Понятно, что и мы в стороне не останемся. Вот, пришлось невесту воровать, тайком венчаться. Скандал, разумеется, да и родители наши очень обиделись. Я едва из полка не вылетел. Мне даже чин поручика почти на год задержали. Потом с турками воевать ушел, Верочка с ребенком в Череповец переехала, к Виктории. Свояченица моя как раз в гимназии место получила, квартиру казенную. Родители посердились, да перестали. На людях-то не выказывали, но дочке втихую деньгами помогали. Война закончилась, Виктория написала, что в Череповце вакансия в полиции открылась — помощник исправника. А меня в одной э-э… переделке крепенько взрывом приложило, спина болеть стала, с ногами тоже беда. Понятно, военной карьере конец. Подумал-подумал, да и в отставку подал. Титулярного советника при переводе на гражданскую службу получил, через год на исправника поставили. Я теперь надворный советник, а в армии хорошо, если бы капитаном был.
— Однако, Василия Яковлевич! — покрутил я головой. — О вашей жизни можно роман написать.
— Иван Александрович, а почему только обо мне? — хмыкнул исправник. — У нас, кого не возьми — о любом можно роман написать.
Вот здесь он прав. Разве о жизни Натальи Никифоровны нельзя роман написать? А помощник пристава Егорушкин?
Я-то думал, что череповецкий исправник правильный человек, а он, оказывается, жену украл! Молодец.
Еще немного призадумался о возрасте исправника. Раньше считал, что Василию Яковлевичу уже за сорок. А ему, выходит, тридцать- тридцать два? Получается, мой ровесник? В том смысле, что ровесник не этого меня, а того, из «прошлобудущего». Можно как-нибудь выпить на брудершафт, на ты перейти. Но лучше — просто на ты, без поцелуев.
— Иван Александрович, есть тут одно дело, — сказал Абрютин. — Но прежде, чем ему ход давать, с вами хотел посоветоваться.
— Заинтригован.
И на самом деле, о чем желает посоветоваться со мной исправник? Как ни крути, Василий Яковлевич в нашем городе второе лицо после предводителя дворянства. Понимаю, что реально первым является Городской голова, но это по уровню влияния и богатства. Но в официальных адрес-календарях исправник упоминается сразу после предводителя. С учетом того, что место «главного дворянина» нынче вакантно, так и первое.
— Под Рождество, уже после того, как вы в Новгород уехали, жалоба к нам поступила, — сообщил Василий Яковлевич. — Никита Томилин — приказчик московского купца Смолина заявил, что у него во время ярмарки тридцать перочинных ножей украли. Стоимость ножичка от одного рубля до двух с половиной.
Перочинный нож за два с половиной рубля? Не дороговато ли? Кто-то из городовых говорил, что новая шашка ему обошлась в два рубля.
— А что за ножи? — заинтересовался я.
Абрютин вытащил из-под стола нечто вроде небольшого комода с четырьмя отделениями.
— Вот, полюбуйтесь, красота какая!
Я принялся выдвигать ящики, рассматривая разнообразные перочинные ножи. Ишь ты! Тут тебе и с одним лезвием, и с двумя, и такие, что имели лезвие с вилкой. А внизу — «раскладухи», в которых по два лезвия, штопор, вилка.
Лезвия из стали, рукоять из натуральной кости (ну да, разве уже есть «ненатуральная»?), с инкрустацией янтарем или перламутром.
За такой ножичек любой реалист, не то, что деньги, но и фуражку отдаст, вместе с учебниками.
Да я бы
