– Да работаем мы над получением похожей стали! Сам ведь знаешь! И кое-что уже начало получаться, хотя, конечно…
– Вот-вот, конечно, для колесцовых замков то, что вы сотворили, хорошо пойдет. Ты только присмотри, чтоб ребята не увлеклись. Эти новые ваши пружины с руками казаки отрывают, и на продажу в Москву она хорошо пойдет, а то ведь работу над такой пружиной забросить могут.
– Не забросят. Сейчас уже сталь для нее плавят в тиглях только подмастерья. И пружины мастерят тоже подмастерья и ученики, правда, другие. Небольшой дополнительный доход нам всем не помешает.
– Насколько я знаю Ицхака, доход у вас будет не такой уж небольшой. Скорее совсем немаленький.
– Твои слова да богу б в уши. А мастера под моим присмотром работают над получением более упругой и гибкой стали. А как с механизмом, уверен, что разобрался?
– Да, конечно, таки разобрался. Да мне в жизни приходилось видеть механизмы и посложнее. Правда, размеры у них были совсем другие.
– Башенные часы? – улыбнулся Аркадий.
– Да, таки они. А здесь ведь некоторые детали меньше макового зерна! Не понимаю, как человеческими руками такое сделать и собрать можно?!!
– Можно, можно. Хотя эти часы действительно изготавливались и собирались не человеческими руками… – пробормотал себе под нос Аркадий, раздумывая о возможности сооружения в этой комнатке маленького токарного станка на ножном приводе и рассматривая при этом механизм «Омеги». Вроде бы он должен был вписаться. Подняв голову, незадачливый колдун обнаружил собеседника сильно побледневшим и хватающим воздух, как рыба на берегу. – Что с тобой, тебе плохо? Аптекаря позвать?
– К… к… как нечеловеческими руками? – выдавил, наконец, явно сильно перепугавшийся ювелир. – А… к… какими?
«Вот уж точно – черт за язык дернул! А у человека и так со здоровьем не все в порядке. Однако придется выкручиваться».
– Да никакими. Не руками они сделаны и собраны, а еще более сложными механизмами.
Быстрый и неожиданный ответ произвел живительное действие на мастера. Уж что-что, а правдивость или лживость собеседника он различал безошибочно. Москаль-чародей говорил искренне, наверняка правду, хоть и звучала она весьма странно. Кровь стала возвращаться в голову, сердце постепенно унимало бешеный темп, взятый с перепугу, зато мозги заработали с предельной нагрузкой. Все еще держась рукой за сердце, Авигдор впился взглядом в собеседника:
– Как более сложные? Да и как механизмы могут сами собирать другие механизмы?!
Кляня свой дурной язык и нечистую силу, что его подтолкнула к неосторожному признанию, Аркадий сообразил, что надо отвечать:
– О том, что во многих знаниях – многие печали, слышать доводилось?
Медленно приходящий в себя ювелир даже улыбнулся:
– Да, приходилось, представь себе.
– Так вот, думаю, ты знаешь, что бывают знания, сильно сокращающие жизнь. Не дай бог узнаешь нечто, и можно готовиться к похоронам. Собственным.
Улыбка на лице мастера исчезла, будто ее стерли. Знал, конечно, он о существовании тайн, к которым лучше не прикасаться. И опять сразу поверил собеседнику. Уж очень странной личностью тот был. А уж если прислушиваться к слухам, ходящим о нем и его друзьях… Поэтому отвечать Авигдор не стал, а кивнул и выжидательно посмотрел в глаза Москалячародея, знаменитого характерника.
– Поэтому будем считать, что этой беседы не было. Потому как если она выйдет наружу, за стены этой комнаты, хуже станет не мне. Ты знаешь, я тебя уважаю, зла не желаю, но сейчас мы коснулись темы запретной и смертельно опасной. Будем считать, что не касались. Согласен?
– Да, конечно. – Сердце у ювелира опять от этих треволнений засбоило, и он достал из внутреннего кармана своего рабочего кафтана (удобная штука, одна из подсмотренных у хозяина дома) коробочку с пилюлями. Спохватившись, что на столе нет воды для запивания, встал и взял с подоконника кувшинчик. Проглотив пилюлю и запив ее водой, сел на свой табурет с приделанной сверху подушкой.
Аркадий же в очередной раз поразился собственной тупости. На сей раз его к этому подвиг вид Авигдоровой табуретки с мягким верхом.
«Какой же я осел… натуральный длинноухий ишак. Столько ерзал своей тощей задницей по лавкам, мучился, а подложить под нее подушку так и не догадался. Да мне не прогрессорством заниматься надо, а тяжести таскать, причем какие-нибудь дешевые и небьющиеся, дорогие такому идиоту доверять нельзя».
Осторожно, но плотно прикрыв за собой двери, Аркадий постоял в сомнениях, как витязь на распутье. Вариантов дальнейших действий было несколько. Наиболее целесообразный – поехать в пригородные мастерские для проведения экспериментов со снарядами-турбинками.
Ему приходилось в свое время стрелять из гладкоствольных ружей пулями-турбинками, сейчас для их производства по его рекомендации начали для их изготовления производить пулелейки. Испытания показали, что такие пули летят заметно дальше, чем даже пули Нейсслера. То есть стали лететь после долгих мучений с формой пуль. Далеко не все турбинки демонстрировали стабильный полет. Пришлось много недель искать подходящую для них форму.
К его, и не только его, великому огорчению, снаряды-турбинки в стволе толком раскрутиться не успевали, и в точности и дальнобойности они уступали даже обычным ядрам. В полете кувыркались и сворачивали куда бог на душу положит. И вот, наконец, помощники сообщили, что им удалось сделать облегченный вариант трехфунтового снаряда для кулеврин, избавленный от такого порока.
В отличие от работоголиков из большинства альтернативок, его меньше всего привлекала возня с железом. А здесь еще надо было ехать верхом под пронизывающим холодным ветром…
«Вообще-то надо съездить, убедиться, что ребята довели до ума эту мини-вундервафлю. Здесь настолько дальнобойных орудий и нет, насколько мне известно. Разве что те же кулеврины, но нарезные. Однако стреляют они чугунными ядрами, а не зажигательными бомбами. Кстати, надо подтолкнуть литейщиков в Запорожье, чтоб побольше и пустотелых конических снарядов для наших нарезных пушечек отлили, будет чем с берега угостить непрошеных гостей, если таковые будут. А ведь будут. Но… подождет это дело. Тащиться в мастерские и на полигон при таком ветре – нарываться на неприятности. Хорошо если соплями отделаешься, можно и капитальнее застудиться. Лучше всего поехать бы к Татаринову или Калуженину, поболтать о планах кампании на будущий год… но у атаманов такого уровня и зимой днем полно хлопот, придется подождать вечера. Значит, решено – иду учиться алхимии».
Подвергаться воздействию неблагоприятных метеоусловий для обучения лженауке не было нужды. Давиду Циммерману выделили для алхимической лаборатории одно из отапливаемых помещений во дворе дома Аркадия. Связано это было сразу с несколькими обстоятельствами.
