Ознакомительная версия.
— Ну, а что он за человек, Вася, ты расскажи, не бойся. Я здесь не для того, чтобы на кого-то стучать. Я уже понял, что его все боятся. Но ты же слышал, что мне капитан сказал? Чтобы я подошел к особисту. Так вот я и хочу узнать, как с ним себя вести?
— Дерьмо, одним словом! — выпалил Рябинин, не сдержавшись, и тут же схватился за рот. — Простите, Анатолий Михайлович! Вырвалось! Вы только ему не говорите!
— Дерьмо, говоришь? Да ты не бойся, этот разговор останется между нами. А почему он дерьмо? Может, у него служба такая?
Рябинин покраснел, затем, решив, что он и так ляпнул лишнее, часто закивал:
— Да, да, вы правы. Служба у него такая.
— Ну вот. Мы ведь договаривались — все по-честному. Чего ты испугался? — Долгов взглянул на появившихся на палубе матросов, затем на смотрящего на них из открытого иллюминатора ходового поста капитана и сказал: — А ну идем, еще на зенитку посмотрим.
Туман уже рассеялся, и теперь были видны почти все корабли конвоя. Четыре колонны судов растянулись на предельную видимость, и от первых, головных, можно было увидеть лишь столбы дыма. Танкер «Азербайджан» шел в последнем, замыкающем ряду. Позади, на расстоянии нескольких километров, шли эсминцы эскорта, да еще слева Долгов рассмотрел серый горбатый силуэт крейсера. Он отвел Рябинина в нос танкера и, вытащив из ящика снаряд, сделал вид, что интересуется исключительно зениткой.
— А теперь, Василий, давай! Расскажи мне об этом Федорове. Расскажи все, что знаешь, и ничего не бойся. Я не враг твой, а друг. Так что будь и ты мне другом. А то вы все пугаете меня особистом, а чего мне бояться — я и не знаю.
Рябинин оглянулся на рубку, и, подыгрывая старпому, положил руку на ствол зенитки.
— Вы правы, Анатолий Михайлович, у нас его и боятся, и ненавидят. Но все молчат. А как иначе? Он ведь власть. Он как только у нас появился, так сразу себя так поставил, что лучше не подходи. Первым делом капитана из его каюты выселил. Сказал, что у него секретные документы и кубрик ему не подходит. Владимиру Никаноровичу с женой выгородку в кормовом отсеке сделали. А разве так можно?
— Нельзя! — вполне искренне согласился Долгов.
Рябинин осмелел и возмущенно шепнул старпому в ухо:
— Нам ведь его из самой Москвы прислали!
— Да ты что? — изобразил изумление Долгов. — А почему из Москвы? Своих не нашлось?
— Не знаю. Сколько помню, с нами всегда наши одесситы ходили. Люди как люди. Некоторые даже вместе работу по судну с нами делали, вахты несли. А к этому на хромой козе не подъедешь! Закроется в каюте, если не пьяный, и вызывает по одному. Глазки сощурит и спрашивает: мы месяц в Рейкьявике стояли, а чем ты занимался? Какой разведке продался? И хоть рассказывай ему, что ты с трапа на землю за месяц ни разу не сходил, все без толку. Что-то в тетрадочку себе пишет, а потом шифровки в Москву отправляет. Представляешь, о нас в саму Москву докладывает!
Разговорившись, Рябинин оживился и теперь не мог остановиться:
— Он где-то в Исландии на ящик виски разжился. Так теперь, как напьется, выбегает на палубу и с наградного тэтэшника начинает по чайкам или тюленям палить. Тут уж и вовсе ему лучше на глаза не показываться. Главное — это переждать, а потом он спать валится, и тут уж ничем его не поднять. Сегодня утром какая пальба была, а ему хоть бы что! Даже не проснулся. Наш капитан будто бы слышал, что его отец к самому Берия без стука входит. Может, врут, а может, и правда. Он как только к нам на борт в Одессе ступил, так такую бумагу предъявил, что мама не горюй! Там такие подписи были! Скорей бы уж домой в Советский Союз добраться, может, тогда он исчезнет. Видно, что мучается с нами. Он качку не переносит. Когда штормит, так наши хоть позлорадствовать могут. Он как тряпка половая, с койки встать не может. Мы из Одессы вышли еще в мае прошлого года. Должны были где-то в Африке нефть брать. И уже в море узнали, что война началась. Дорогу домой нам сразу закрыли. Вот и ходим уже год, куда пошлют. Три месяца в Англии простояли, до этого в Америку ходили, мазут возили. Как в Архангельск придем, я сразу газет наберу, может, что про Одессу прочитаю. Все думаю — как там мои?
— Я тебе уже сказал: у них все хорошо. Жена тебе сына растит.
— Анатолий Михайлович, откуда ты это можешь знать?
— Сказал же — знаю. Может, я провидец. Потом сам узнаешь и меня вспомнишь. Твоя задача — себя сберечь для сына.
Звонко пробили склянки.
— Что это? — поднял голову Долгов.
— Сигнал — команде пить чай! — Рябинин удивленно посмотрел на старпома. — А у вас на корабле разве так не было?
— Да было, было! Что ты меня все на словах ловишь? Забыл уже!
Не касаясь больше темы Федорова, они спустились под верхнюю палубу на камбуз. Здесь за длинными деревянными столами сидела большая часть команды. Кок раздавал алюминиевые кружки с горячим чаем. Матросы подходили, брали и отходили, усаживаясь на свободные места. Среди мужского многоголосья слышались и женские голоса. Долгов остановился на пороге, привыкая к тусклому освещению камбуза. Рябинин на правах хозяина громко произнес, чтобы услышали остальные.
— Проходите, Анатолий Михайлович.
— Да, присаживайтесь, товарищ, — поддакнул кто-то из-за стола. — Девчата отличные коржи испекли. Сейчас попробуете. Американцы, наверное, получше кормили?
Старпом присел на освободившееся место и обвел взглядом изучающие его лица.
— Спасибо. От коржей не откажусь. А что американцы? У них одни гамбургеры. Сплошной холестерин.
— Что у них?
Матросы удивленно переглянулись. Долгов еще раз чертыхнулся. Не сморозил ли он очередную глупость? Были в это время гамбургеры? Или еще не известно здесь никому слово «холестерин»?
— Да в общем, ерунда одна! Как наешься, так только живот растет, а здоровья нет.
— А!.. — по камбузу прокатился смех. — Ну от наших коржей живот не вырастет. Мы их на маргарине делаем.
Долгова упорно сверлила мысль об особисте, и он, не сдержавшись, будто нехотя спросил:
— А что Федорова не позовете? Тоже, наверное, от коржей не отказался бы?
Гул голосов мгновенно стих. Матросы переглянулись, и уже знакомый старпому по замечанию об оке партии немолодой моряк заметил:
— Да куда уж московскому орлу за один стол с этакими поросятами, как мы. Он в каюте чай пьет.
— Боится, что отравите? — пошутил Долгов.
Команда промолчала, все уставились в собственные кружки.
— Анатолий Михайлович, — прошептал ему на ухо Рябинин, — вы поосторожней. А то ведь дойдет до Федорова, неприятностей не оберетесь.
— Ничего, Вася, я как-нибудь за себя постою. Мне уже так интересно стало, что это за зверь ваш особист, что не терпится посмотреть. Пойду, наверное, сейчас его разбужу.
Ознакомительная версия.
