мать, какая дочь теперь у нас стала! – с гордостью заметил отец. – А мы газету читали, где про тебя было написано. У нас на бригаде все читали. Приятно.
– Угу, читали они, – проворчала мать, – а ты так начитался, что на бровях домой приполз, читатель.
– Ну, не начинай, – сконфузился отец, украдкой взглянув на меня, – ну, что ты сразу начинаешь…
В общем, этот семейный ужин я еле выдержала.
Спать постелили мне в Лидочкиной комнате, которая сияла чистотой и спартанским аскетизмом. На кровати, правда, высилась гора из подушек в вышитых гладью наволочках. Сверху была накинута кружевная салфетка. Никаких следов лидочкиной индивидуальности в этой комнате я не обнаружила.
Спать нормально я не смогла. Во-первых, подушка была набита перьями так, что я спала почти сидя. Когда, не выдержав, я убрала подушку и легла просто так, начали противно звенеть комары. Включать свет и бить их я не хотела, промучилась то укрываясь с головой ватным одеялом, то раскрывая голову, чтобы вдохнуть чуть воздуха.
Рано утром хмурая лидочкина мать провожала меня на самый первый автобус. Светать только-только начало, от предрассветного тумана было сыро и холодно. Где-то далеко начали кричать петухи. На остановке никого, кроме нас не было.
Помолчали.
– Зря вы меня так ненавидите. Если этот кобель Витя гулял с одной сестрой, а женился на другой, то при чем тут я? Легче всего сделать меня крайней.
– Да причем тут это? – вызверилась мать. – Ты же нас перед всем селом опозорила! С нас до сих пор все смеются! Что забыла?! Молодые только в ЗАГСе расписались, возвращаются с гостями свадьбу гулять, а ты из бойни полведра крови притащила и в столовой все столы с едой кровью залила. А дохлую кошку в фату зачем было одевать и на торт садить с табличкой "Лариска-сука"?!
Глава 21
Настроение было, мягко говоря, ни к чёрту.
Моя пасторальная эпопея, наконец-то, окончилась, и я с облегчением вывалилась из переполненного пригородного автобуса, на котором битых два часа тряслась по ухабам. Мелькнуло отражение в витрине киоска "Союзпечати": одежда измята-изгваздана, волосы не мыты, лицо опухшее как у Феди Петрова по утрам.
Но это всё сущая ерунда по сравнению с диким хаосом в мыслях: из головы не выходила непонятная креативность Лиды. Уж слишком готично как для сельской девчонки.
Это ж надо было такое учудить!
И не побоялась, что за испорченные продукты родители и поколотить могут, да и загубленный праздник селяне явно не простят. Кстати, не это ли было причиной того, что Лидочка как-то связана с психушкой? Что-то такое ее свекровь во время ссоры упоминала. Но я всё никак не могла дословно припомнить – мысль ускользала. Неужели у Лиды был нервный срыв, и она там лечилась? Вот засада, и как это всё выяснить? Не хотелось бы такое пятно на деловой репутации иметь. Если делать здесь карьеру, репутация должна быть чистой, как конспекты прогульщика в коммерческом ВУЗе.
С другой стороны, хорошо, что хоть какие-то штрихи из биографии этого тела удалось выяснить и потихоньку пазл начинает складываться. Так что, если не считать моральный ущерб и жуткую физическую усталость, поездку к родственникам можно считать вполне результативной.
Примерно так я рассуждала по дороге от автовокзала, рассеянно разглядывая нарядный, преобразившийся к Первомаю город. Что мне здесь очень нравится – так это отсутствие того количества мусора, как в моем времени: ветер не гоняет пакеты от чипсов и пластиковые бутылки, пространство вокруг автобусных остановок не загажено окурками и банками от энергетиков, а воздух чист от выхлопов. Пока еще всё экологично.
Наконец, показался мой дом. Я подтянула сползающую лямку вадикового рюкзака: тяжелый, чертяка; и ускорила шаг. Было еще рано, часов семь утра, но возле дома уже восседала соседская старушка, вроде та, что подарила мне горшок с гортензией, кажется ее зовут Клавдия Пантелеймоновна (я их еще периодически путаю).
– А ты, оказывается у нас ранняя плашка, Лида. Доброе утречко, – поздоровалась соседка, улыбаясь, – что-то тебя давно не видно было. В отпуске небось была?
– Да какое там. Сперва на работе допоздна пару дней задерживалась, – ответила я, – а теперь вот к родителям на село съездила.
– К родителям – это хорошо, – глубокомысленно покивала старушка. – А к тебе тут столько гостей было…прям уйма! А я смотрю, тебя все нет и нет. А они ходят и ходят…
– Гостей? – мое сердце почему-то нехорошо ёкнуло. – А кто был?
– Да сперва какая-то фифа с мужем. С большими чемоданами, – с готовностью начала перечислять соседка, – потом еще женщина одна, пожилая, но моложе меня, Марьей звать. Говорит, с одного села вы. А поздно вечером еще мужчина был. Представительный. В галстуке.
– Так, – выдохнула я, – какой еще мужчина в галстуке?
– Не знаю, – задумалась соседка, – Но его наш Иван Тимофеевич знает. Они долго так разговаривали. Спроси у него.
– Спасибо, спрошу, – поблагодарила я и наконец-то вошла в дом.
После деревенских приключений моя квартира показалась землей обетованной: тихо, уютно, спокойно и куры не гадят.
С огромным облегчением я сбросила рюкзак, с кряхтением распрямила уставшую спину, разделась и включила колонку – нужно помыться. Пока вода грелась, решила спросить Ивана Тимофеевича, что за представительный мужчина "в галстуке" ко мне приходил.
Иван Тимофеевич обрадовался мне как родной:
– Лидия Степановна, добрый день! – расплылся он в радушной улыбке. – Проходите, проходите. Кофе будете? Или, может, чаю?
– Здравствуйте, Иван Тимофеевич. Спасибо за приглашение, но я буквально на секунду – спросить хочу… – вернула улыбку я. – Только из деревни приехала, даже сумки еще не успела разложить. Умираю от любопытства – мне тут Клавдия Пантелеймоновна рассказала, что ко мне приходили…
– Да уж, мимо нашей тети Клавы даже инфузория-туфелька не проскачет, – засмеялся собственной немудренной шутке сосед, но, взглянув на мою руку в гипсе, нахмурился, – а что у вас с рукой?
– Эксперимент, – отмахнулась я с безмятежной улыбкой, – Вадик к зачету готовится, потренировался на мне. Сейчас обратно
