«Завтра Сталин должен отправляться на Кавказ, — думал он, — уже завтра. А вопрос с военным троцкистским подпольем так и повис в воздухе. Если Иосиф уедет, в одиночку довести дело до конца будет крайне сложно. За Сталиным — молодая поросль большевиков. Они видят в Иосифе своего вождя. И правильно видят: кому же, как не ему… Еще совсем недавно казалось, что операция идет как по накатанной. И вдруг эта нелепость с поездом! Не надо было миндальничать с латышами. Подумаешь, месяц назад восстановили железнодорожное сообщение… Надо было послать на пограничную станцию целую роту — сразу отцепить паровоз. Но кто ж знал, что белые решатся на такое!
Теперь они в рижской тюрьме, но это только уловка. Как сообщают верные люди, не сегодня-завтра их отпустят под залог, и власти будут долго разводить руками, когда выяснится, что все отпущенные исчезли в неизвестном направлении. Если Коба ошибался, и генерал Згурский все-таки был в поезде, то на операции можно ставить крест. Теперь его превосходительство в Россию ни ногой. Возвращенные Латвией пограничники утверждают, что Згурский в поезде ехал, что все и началось с попытки арестовать его. Вот же идиотизм!
А если Иосиф не ошибается? Он вообще редко ошибается. Что, если стрельба на станции — это только отвлекающее действие. Згурский — военачальник опытный и, по словам того же Джунковского, мастер стремительного и неординарного маневра. Может ли такое быть? — спросил Дзержинский сам себя. И ответил с надеждой, похожей на последнюю соломинку: — Может. Тогда он на пути к Москве».
Феликс Эдмундович начал вспоминать сводки последних дней: не произошло ли что-нибудь необычное, странное, что могло бы указать след, ниточку, за которую нужно потянуть и размотать весь клубок.
«Кажется, нет. Все, как всегда. Хотя… — Дзержинский остановился и замерший в строю перед ним курсант еще шире развернул грудь. — Вот начальник железнодорожной милиции Орши доложил, что позавчера вечером к нему обратился милиционер из какой-то небольшой белорусской деревеньки неподалеку от Барановичей. Милиционер конвоировал арестованного по подозрению в измене сотрудника Минского ГПУ. Как утверждал милиционер, особоуполномоченный, проведший арест, распорядился ему и арестованному выйти на станции Орша, говоря, что сюда за ними приедут и отвезут куда следует. Сначала наш сотрудник ожидал вместе со спутниками в помещении вокзала, потом ушел разузнать, куда подевались товарищи, да так и не вернулся. Только вечером милиционер с арестованным пришел к начальнику узлового железнодорожного пункта НКВД и сообщил о странном исчезновении особоуполномоченного. В Орше предполагают, что тот убит бандитами или людьми дифензивы, и разыскивают тело. А если это как раз и был Згурский? Да или нет? Мысль, конечно, бредовая… Нужно сейчас же, немедленно запросить Оршу — пусть как можно скорее вышлют словесный портрет! Если догадка верна, то Згурский уже в Москве!»
Только сейчас Дзержинский заметил стоящего перед ним в ожидании выпускника.
— Молодец, — похвалил Феликс Эдмундович, — отличная выправка!
— Служу трудовому народу! — отчеканил тот.
Председатель ОГПУ хотел еще что-то добавить, но тут во двор, с трудом переводя дыхание, выскочил его секретарь.
— Феликс Эдмундович! Неотложное дело! — Он подбежал к Дзержинскому и зашептал: — К вам пришел товарищ Орлинский. Говорит, что ему как можно скорее надо сообщить вам нечто важное.
— Орлинский? — переспросил «железный» Феликс. — Живой-здоровый? Сам пришел?
— Да, вроде того.
— Продолжайте без меня! — Председатель ОГПУ повернулся к начальнику школы.
Чуть ли не бегом Дзержинский бросился к кабинету. Бывший статский советник ждал его в приемной под охраной двух плечистых бойцов из комендантского взвода.
— Зайдите ко мне! — скомандовал Феликс Эдмундович.
— Чай принести? — в спину шефа поинтересовался секретарь.
— Не сейчас!
Дзержинский уселся за рабочий стол и указал Орлову на место перед собой:
— Уже не чаял свидеться, Владимир Григорьевич.
У Орлова нехорошо заныло в нижней части позвоночника. Обычно старый знакомый, соблюдая неписаные правила игры, именовал его Болеславом.
— Феликс Эдмундович, даю слово чести, я ни в чем не виноват! Это китаец, Фен Бо! Он захватил меня, привел в какой-то подвал — там живет его сестра…
— Какая еще сестра?
— Китаец называл ее Даньму: молодая, красивая, с черными волосами…
— Да уж ясно, что не блондинка! Зачем вы понадобились Фен Бо?
— Не могу знать. Он пришел на конспиративную квартиру, убил охранников — я и охнуть не успел! Что оставалось делать? Только покориться силе!
Дзержинский молча смотрел на перепуганное лицо Орлова. Похоже, тот не врал. Вернее не так: Дзержинский был уверен, что Орлов никогда не говорит всей правды, но в том, что к его исчезновению причастен Фен Бо, Дзержинский не сомневался. Он знал, что нынче днем тот же Фен Бо невесть зачем сорвал арест датчанина и, устроив перестрелку, позволил доктору уйти. Но что уж совсем не вписывалось ни в какие рамки — китаец и сам умудрился исчезнуть, точно растворился в воздухе.
— Продолжайте, — приказал Дзержинский.
— Феликс Эдмундович, я бы и раньше пришел, но вырваться не мог! Эта Даньму — просто какой-то дьявол в юбке. Я пробовал выйти, хотел ее от двери оттолкнуть, эта стерва коснулась меня — вроде и не сильно, одним пальцем — а словно током ударило! Я часа два после того отходил!
— А как же сбежал?
— Я притворился, что сплю. Она куда-то ушла. Я вчера еще заметил, как Фен Бо второй ключ от подвала на гвоздик повесил. Вот я ключ схватил, дверь открыл — и бегом к вам.
— Я должен в это верить?
— Феликс Эдмундович, да какой же мне смысл?
— Чтобы скрыть свою помощь белогвардейскому подполью. Фен Бо исчез, ваша Даньму, вероятно, тоже. А вы, уважаемый Владимир Григорьевич, напустили на себя испуганный вид и примчались ко мне, будто невинная жертва. Вот вам и смысл.
— Да что вы, Феликс Эдмундович! Ничего подобного! И китаянка, может, еще никуда не делась. Может, в лавку пошла…
— Вы адресок напишите, мы засаду, конечно, поставим. Но я вам, гражданин Орлов, вот что скажу. Вы были прокурором, а мне довелось сидеть. И никогда, слышите, никогда я не то что не видел, даже не слышал, чтобы тюремщик забывал в камере ключи. Это околесица какая-то, Владимир Григорьевич.
— Клянусь честью!
— Я был бы наивным человеком, если бы верил слову чести двурушника, продающего свои услуги, точно портовая шлюха. Думаю, нам больше не о чем разговаривать. — Дзержинский потянулся к кнопке вызова секретаря.
— Феликс Эдмундович, погодите! Ради бога, погодите! — испуганной скороговоркой воскликнул Орлинский. — Я же не просто так шел. У меня важное известие!
— Слушаю вас.
— Вчера Фен Бо случайно проговорился, что жена Згурского скрывается в том самом особняке, где лаборатория профессора Дехтерева. Мой расчет был верным! Она все-таки пришла туда! Китаец сказал, что в особняке есть подземный ход и примерно описал где.
Дзержинский молча встал из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся вдоль книжных стеллажей.
— Болеслав Янович, если то, что вы говорите, правда, — это ваш единственный шанс избежать высшей меры пролетарского возмездия. Если же вы пытаетесь водить нас за нос…
Он подошел к столу и нажал вызов:
— Я думаю, объяснять нечего — вы сами понимаете.
Секретарь моментально влетел в кабинет.
— Распорядитесь взять два отделения комендантского взвода… Нет, не так! Свяжитесь с Особым полком НКВД — пусть выделят батальон. Оцепите район лаборатории профессора Дехтерева! Не выпускать никого ни под каким предлогом! — Дзержинский расстегнул две верхние пуговицы кителя. — Что ж душно-то так!
За окном послышался раскат грома, задребезжали стекла.
— Ливень будет, — пояснил секретарь. — Целый день собирался.
— Ладно, не сахарные, не растаем. Итак, квартал оцепить, комендантский взвод — в ружье! Всех, кто обнаружится в особняке, арестовать до особого распоряжения!
— Феликс Эдмундович! — взвился с места Орлинский. — Там же подземный ход! Только я примерно знаю, где он находится! Разрешите, и я пойду!
— Разрешаю, — кивнул Дзержинский и перевел взгляд на секретаря. — Этот товарищ пойдет с облавой. Но если вдруг решит сбежать — стреляйте на поражение. Господи, что ж душно-то так…
«Этих господ придется громить и корчевать беспощадно».
И.В. Сталин
Скороходов чуть притормозил на площади Сен-Мишель, чтобы полюбоваться архангелом-меченосцем, сбрасывающим в фонтан врага рода человеческого. Уже было два часа пополудни, солнце пекло немилосердно, а в старых улочках Латинского квартала исходивший от камней жар чувствовался особо.
