его никто, по-видимому не собирался. Хорошо, хоть мешок сняли.
Она была уверена, что ей конец, когда ее, упаковав в плотный, тяжелый мешок, втащили на седло и подняли коня в галоп. Дышать было нечем, каждый вдох стоил таких усилий, словно она тонула, но не в воде, а в тяжелом, рыхлом песке. Вот что чувствуют рыбы на берегу, подумалось теряющей сознание Ликин, когда она пыталась прекратить бить ногами, извиваться, мучительно напрягаясь, бессмысленно тратя последние капли воздуха. Сейчас она готова была и сказать, и сделать все, что угодно за один нормальный вздох, лишь бы ей дали один лишь глоток воздуха, хоть один раз вдохнуть полной грудью. Но ее просто швырнули, как тюк, на низкий стул тяжелого темного дерева, стоящий в дальнем от входа углу. Будто она действительно была вещью!
Люди в комнате кричали друг на друга, и все вместе — на следователя. Они пререкались и обвиняли друг друга во всевозможных должностных проступках — от небрежности до прямого предательства. Старый человек, одетый, как высокопоставленный чиновник, резко и брюзгливо бросал реплики о неуместности этого сбора, о молодых выскочках, прикрывающих собственные недоработки суетой, беспорядочными действиями и показной многозначительностью. А за громкими словами о расследовании и разоблачениях — не более, чем пшик, ничего осязаемого.
Другой, по виду военный, в панцире, с широкой перевязью для оружия больше молчал, но несколько фраз, громко брошенные им в ответ старцу, были пропитаны таким агрессивным презрением, что заставили всех на миг смутиться и замолчать.
Худощавый мужчина средних лет, одетый, как слуга из хорошей семьи в бордового цвета длинный халат с гербами дома, старался сохранять самообладание. Он смирно и спокойно стоял неподалеку от выхода с опущенным лицом и не поднимая глаз, но поза выглядела слишком скованной — страх заставлял его сжаться, тяжелым грузом ложился на плечи, сгибал колени.
Еще один слуга в бордовом, помоложе, с белым от страха лицом, то кусал дрожащие губы, то вдруг начинал неистово кричать, что он ничего не знает, что его должны отпустить, потому что у него работа стоит.
И, наконец, совсем молодой человек, одетый строго и аккуратно, молча сидел возле самой стены. Сидел на втором точно таком же стуле из темного дерева и с резьбой, прямо напротив Ликин. Сидел и молчал, обреченно ожидая чего-то, по сравнению с чем спокойное сидение позади всех — занятие завидное и приятное. Немного позади, примостившись на корточках у стены ждал с терпеливым видом его слуга.
Ликин, сосредоточенная на попытках вдохнуть носом побольше воздуха, не следила за спором. Она дала себе обещание не мучиться мыслями о будущих бедах — допросах, тюрьме и рудниках. Глядя на обреченно-спокойное лицо молодого мужчины в высокой чиновничьей шапке, она невольно расслабила плечи и почувствовала, как ее напряженно сведенные вверх брови вновь опустились мягкими дугами, как разгладилась некрасивая страдальческая складка между ними. Лицо этого человека казалось ей смутно знакомым…
Вошедший в комнату прихрамывающих сгорбленный человечек в некогда светлом в серую полоску, но потертом и выцветшем от времени халате и шляпе со свисающими бахромой ремешками, почти совсем закрывавшими лицо, с громким стуком опустил ставни и начал суетливо устанавливать тяжелые металлические курильницы слева и справа от Ликин. Затем он втащил, едва не уронив, большое полусферическое зеркало и начал деятельно закреплять его позади Ликин.
Мужчины замолчали, с удивлением воззрившись на эти приготовления.
Воспользовавшись паузой, следователь проговорил спокойно и четко:
— Принося господам извинения за беспокойство, прошу внимательно выслушать показания арестованной. Предыдущим вечером курьерша мятежника еретика Шу должна была доставить некое послание сообщнику Шу, но не доехала до адресата, попав в руки бандитов. До сих пор она отказывалась назвать получателя и сообщить местонахождение отправления. Однако сейчас все выяснится, и мы получим, наконец, недостающие факты для изобличения предателя. Господин командующий фронтом сможет начать запланированную операцию в срок, и уважаемые господа так же получат возможность наиболее точно отразить в отчете все аспекты таковой. Сообщники Шу, организовавший утечку, конечно, будут немедленно арестованы, что позволит успешно завершить операцию, не опасаясь более удара в спину.
Военный, поджав губы, воззрился на Ликин.
— Вы что, намерены здесь…
— Никаких нарушений закона при производстве расследования допущено не будет! — Прозвучал резкий ответ. — Более того, наши методы позволяют обойтись и без дозволенного количества палочных ударов. Мы пригласили этого человека, он неоспоримо является специалистом по восприятию невысказанных человеком мыслей и чувств.
— Какие-то глупости! — Сердито отрезал старый чиновник. — Девчонка, бродячий шаман-отшельник… Что за театральное представление!
— Если глупости, напишите на меня очередной доклад! Впрочем, если угодно, можете проверить сами.
Отшельник остановился напротив рассерженного чиновника, коротко поклонился и сдвинул шляпу на затылок. Старик заметно смутился, отчего лицо его стало еще злее.
— Что за чушь! Ну, пусть скажет, в каком году я родился, если он может читать мысли, как вы говорите!
Человечек согнулся, вновь опустил шляпу на глаза и отступил.
Лицо чиновника отразило сначала раздражение, потом самодовольство.
— И что же ты молчишь, любезный?
— Простите, однако я не решался заговорить… притом, господин слишком известная персона… Смею ли я…
Человечек говорил отдельными путаными фразами, то взглядывая на чиновника, то опуская голову.
— Требуется ли искусство, чтобы знать год рождения … господина начальника дворцового управления связи… Год Крысы, первый в круге, знак дерева, могут ли быть в том сомнения… Сомневаться — значит обдумывать… Одно неверное решение…. это недопустимая оплошность. Осуждение… Ужасна участь человека, заслужившего людское осуждение. Мне жаль, что господин не имеет уверенности…в возможностях моей скромной персоны. Излишнее доверие оборачивается провалом… Полагают многие… Работа господина требует точности. Ваш отчет не был отправлен в срок. Вы сомневались, поскольку боялись высказаться первым. И ошибиться. Теперь жалеете.
Старик хотел что-то сказать, смешался и замолчал, учащенно дыша. Отшельник согнулся еще ниже.
— Спасибо вам огромное, господин начальник… Вы абсолютно правы — вот теперь все обернулось к лучшему. Отчет будет настолько точным и детальным, что никто не сможет придраться… даже и господин новый государев секретарь, как бы он ни старался. Поспешишь — людей насмешишь, если позволите сказать по-простонародному…
— Ладно, ладно, у меня от твоего мельтешения уже голова начинает болеть! Займись-ка своим делом, раз уж взялся. — Брюзгливо проворчал старый чиновник, заметно успокаиваясь.
— И что ж я думаю прямо сейчас? А? Не можешь ответить? — Вдруг рыкнул командирским голосом военный, внезапно нависнув над съежившейся фигуркой отшельника.
— Э-э… прямо сейчас? То есть, думаете? В сию минуту? Обо мне?
— Ну-у! — Еще громче протрубил полководец, и триумфальная улыбка уже начала проявляться на его широком лице… И застыла
