случился бунт. И был он довольно-таки громкий. Вроде как там арестантов вздумали кормить гнилым мясом и кашей с червями. Народ такого терпеть не стал и принялся возмущаться. Прав у бедолаг тогда было еще меньше чем сегодня и руководство решило дело просто.
— Это как же?
— Поставили во дворе несколько виселиц и проредили количество недовольных методом один к пяти.
— Это как? — вновь спросил я.
— И чему вас только учат ваши преподаватели, — вздохнула женщина, но было заметно, что ей ужасно приятно меня просвещать. — Метод «один к пяти» предложил в свое время император Александр.
— Он прослыл мудрым и добрым правителем.
— Так и было. Он мудро и по-доброму предположил, что если наказывать каждого шестого, то пять оставшихся без наказания одумаются, осознают и будут вести себя смирно.
— Ничего не понимаю, — я нахмурился.
— Из камер выволакивали одного человека, а потом предлагали выйти пятерым, которые останутся живы. И эти пять выпрыгивали наружу сами, отталкивая соседей. В следующей камере жандармам выдавали уже готовые трупы по одному на пять живых. Арестанты сами решали, кто у них мертвый бунтарь, а кто порядочный сиделец.
— Какой ужас, — я оттянул ворот рубашки, который показался мне слишком тугим.
— Времена были жесткие. И решения приходилось принимать такие же. Нечем было кормить людей даже в богодельнях. Там кипятили старые кожаные вязки для буйных и потчевали варевом этим тех, кто не хотел от голоду помирать. А арестанты решили бунтовать, — Виноградова покачала головой. — Выбора не было. Надо было напугать народ так, чтобы никто потом не решился на подобную глупость. И с десяток отобранных силой бунтарей повисли в петлях. И казнь их снимали на камеру и транслировали в вечерних новостях.
— Не знал об этом, — я поежился.
— А стоило бы учить молодежь настоящей истории, — Виноградова явно хотела покурить, потому как похлопала себя по несуществующим карманам.
— Не думаю, что нынешний император гордится деяниями своего предшественника.
— Не помнящие своего прошлого обречены повторять ошибки в будущем, — глухо сообщила женщина. — Но мы отошли от темы. Заболтал ты меня, Павел Филиппович.
— Простите, — решил не спорить я.
— Так вот, во время бунта случилось странное. Когда арестантов во дворе стали вздергивать, то одна из служащих внезапно вскрикнула и свалилась без чувств на землю. И можно было подумать, что слишком нежная девица приняла близко к сердцу происходящее. Но дева не обретала сознание больше недели, и лекари не нашли у нее никаких травм.
— Это была Мира Ромская? — уточнил я, хотя и понимал о ком речь
— Именно она, — подтвердила Виноградова. — Народ возмутился публичной казни и репортажи о пострадавшей Мире заняли первые полосы газет. В каждом новостном выпуске упоминали Ромскую и следили за ее состоянием. Показывали ее жениха, который рассказывал о мягком характере своей избранницы, которая верила в справедливость.
— Не думал, что в остроге работают мягкие люди, — выразил я сомнение.
— Пресса пыталась отвлечь внимание подданных от действительно страшных новостей. Быть может, Мира и не была такой.
— И что было на самом деле? Простая инсценировка?
— Сомневаюсь, — пожала плечами Любовь Федоровна. — Девушка очнулась внезапно ночью. По словам сиделки, вела себя странно и сбежала при первой же возможности. Ее нашли где-то в заброшенном доме на окраине города и вернули к лекарям. После с Мирой пытались снять несколько передач. Но девица замкнулась в себе, а потом и вовсе стала проявлять жестокость. В одном из выпусков новостей были кадры, где Ромская напала на журналиста и едва не убила его голыми руками. Начальство не стало ее увольнять. Возможно, не хотели провоцировать народ, который считал, что девушка пострадала от жестокого зрелища.
— Удивительная история, — я покачал головой.
— Спустя время сообщалось, что Мира бросила своего жениха и перевелась в отделение строгого режима. Поговаривали, что характер у нее сменился и девушка стала совсем другой. Но мне подумалось, что она просто попыталась скрыться от навязчивого внимания. А руководство не желало признавать, что она ушла с работы. Быть может, уехала из города…
— Возможно, так и было. Но она могла вернуться, — задумчиво проговорил я, вновь просматривая документ.
— Тебе предстоит встреча с дамой любопытной судьбы. Возьми с собой нюхательную соль. На случай если она свалится без чувств.
— Думаете, что я смогу произвести на нее настолько тяжелое впечатление? — усмехнулся я.
— Не льсти себе, юноша. До тяжелого тебе надо набрать жирку.
— Это намек, чтобы я чаще ел?
— И больше спал, — проворчала Любовь Федоровна. — Ты себя совсем не бережешь. Я за тебя переживаю.
— Спасибо.
— Вот свалишься ты, и мне снова будет скучно, — продолжила Виноградова и поднялась на ноги. — Пойду-ка я проверю, какие продукты купил наш Фома.
— Мой помощник, — из вредности поправил я.
— Наш Фома, — с нажимом повторила женщина и растворилась в воздухе.
Тут же в проем двери заглянул Питерский.
— Звали, вашество? — осведомился он и тут же уточнил, — А чего это Арины Родионовны нету? Уж не заболела ли?
— У нее выходной, — я развел руками. — И нам пора отправиться в жандармерию.
— Опять будете того хлыща воспитывать? — усмехнулся парень.
— На этот раз там задержан мой клиент. Но с хлыщом мне тоже придется увидеться.
— Зря вы с ним миндальничаете, вашество. Натравите на него призрака и пусть с ним мается до конца жизни.
— Неправильно это, — я покачал головой. — И призраку за что такое наказание?
— Тоже правда, — вздохнул парень. — Ну что, едем?
— Пора, — согласился я и взял три картонные папки со стола, сложив их в кожаную.
Дорога до жандармерии заняла немного времени. Помощник успел рассказать, что ему удалось приобрести пару билетов на спектакль.
— И даже не знаю, кого позвать, — смущенно добавил он. — Выступление в воскресенье. И у меня выходной. Верно?
— Все так, — кивнул я.
— Совсем не знаю, кого позвать, — повторил он и бросил на меня грустный взгляд.
— Насколько я знаю, у Иришки в воскресенье рабочий день. Но мы можем договориться, и она возьмет отгул.
— Правда? — посветлел парень, но тут же вздохнул. — А вдруг у нее планы какие…
— Какие у нее могут быть планы, если она в этот день должна работать? — напомнил я.
— Точно, — Фома покраснел и откашлялся. — Я как-то совсем не подумал. Но она же может и не захотеть пойти в театр. Да еще и со мной.
— Если бы ей было неприятно твое общество, то она поспевала по вечерам на метро, — выдал я последний козырь.
— Вы так думаете? — с надеждой уточнил парень.
— Поверь, девушка не стала бы терпеть неприятного ей человека и ехать с ним через город в… — я запнулся, чуть было не сказав, что
