другой, чужой и незнакомый.
– Нет.
Он посмотрел на воспитательницу. Хорошая вроде женщина, и переживает за Хеленку.
– Виктория Павловна, позаботьтесь о ней. Я знаю, ее отчислили, и юридически вы не обязаны, но… Вот, – он не глядя выгреб из бумажника почти все, что там было – купюры, полоски платины, кредитки. – Пожалуйста.
– Ну что вы, не надо денег, – пролепетала Виктория Павловна, слабо отталкивая его руку. – Я ее и так не оставлю. Что вы, право… Вам самому пригодится…
– Мертвому деньги ни к чему.
Он насильно сунул ей в руки свое невеликое богатство – обрезок платины упал меж пальцев на пол, – повернулся и быстро заковылял прочь. Когда Виктория, подбирая на ходу выпадающие купюры, добежала до выхода, его уже нигде не было.
Ларс Максимилиансен рвал и метал, и каждый поступавший рапорт приводил его во все большее неистовство. «Ийон Тихий» прошел все пояса обороны, ушел от шести истребителей, от трех термоядерных ракет, потеряв лишь несколько антенн. «Ийон Тихий» сел на Земле, несмотря на то, что ему отказали в посадке. Ларс был в ярости. Выходит, вся система безопасности Земли никуда не годится!
– Это просто Гржельчик чересчур хорош, – попытался успокоить его адъютант, но лишь всколыхнул новую волну гнева.
Отряд, срочно посланный в Ебург арестовать проклятого Гржельчика, упустил его. Когда они прибыли на место, своенравного капитана там уже не было. Ребята попытались устроить засаду, экипажу это не понравилось, слово за слово, началась драка, и десант «Ийона Тихого» отметелил спецотряд в хвост и в гриву. Еще и этот позор вдобавок!
Дед гневно прихлебывал кофе, сдобрив его ударной дозой коньяка. Будь он магом, под его взором все бы давно повспыхивало и сгорело синим пламенем. К счастью для окружающих, сверхъестественными способностями главнокомандующий не обладал. И даже когда дверь кабинета отворилась, и перед ним предстал пресловутый Гржельчик собственной персоной, взгляд Ларса не пригвоздил его к полу и не испепелил на месте, хотя очень хотелось.
– Вы! – взревел Максимилиансен, вскакивая из-за стола и комкая важные бумаги. – Вы что себе позволяете, сукин кот, а?
Гржельчик невозмутимо подошел, постукивая костылями, и положил на стол тонкую папку.
– Что это за филькина грамота?
– Мой рапорт, – ответил он. – Может, пригодится. В том числе о том, как мой корабль обстреливали земные посты обороны. Вам не нужно, так координатору будет интересно почитать.
– Как вам удалось миновать посты? – рявкнул дед.
– Мастерство не пропьешь.
Тон Гржельчика был негромким и отрешенным, философским каким-то. И это еще больше вывело главнокомандующего из себя.
– Гржельчик, вы у меня будете рыдать кровавыми слезами! Вы обвиняетесь в измене родине!
– В чем моя измена? – спросил он так же спокойно. – В том, что я разбил вражеский флот? Или в том, что ни разу не выстрелил в ответ, когда меня пытались сбить свои же?
– Замолчите! – гаркнул старик. – Вы нарушили приказ, вы дезертировали с поля боя, вы…
– Я уже понял, что несимпатичен вам в общем и целом, – кивнул Гржельчик. – Следствие будет, или так расстреляете?
– Да я вас собственными руками придушу, мерзавец!
Йозефу было все равно. Какая разница, как умирать, по большому счету? Так, наверное, даже лучше, чем от ломки. Темная пелена висела перед глазами все дольше и отступала все неохотнее, вызывая головную боль. Несправедливость главнокомандующего слегка напрягала его чувство собственного достоинства, но какое это будет иметь значение, когда он умрет? Скоро все кончится.
Кардиналу доложили о появлении капитана Гржельчика в Байк-паркинге. Наконец-то неверующему старику хватило ума отозвать его! Так думал Джеронимо Натта, ибо истинным ходом событий главнокомандующий не счел нужным с ним поделиться. Даже о том, что Гржельчик входит в здание генштаба, кардинал узнал от своих собственных осведомителей.
Вопли Максимилиансена, услышанные еще из коридора, заставили его прибавить шагу. В то, что главнокомандующий так отчитывает капитана за недостаток благочестия, как-то не верилось.
Он распахнул дверь и чуть не споткнулся. Осенил себя крестом и сквозь зубы выговорил:
– Стоять! Главнокомандующий, отойдите от него, быстро! На этом человеке печать проклятия.
Вредный дед, как ни странно, послушал. Видно, прозвучало в голосе кардинала что-то такое, с чем невозможно не считаться. Отдернул руку, которой едва не схватил Гржельчика за ворот в состоянии аффекта, и попятился на несколько шагов.
Торопливо бормоча молитву, Натта расставлял свечи по углам кабинета, кропил вокруг застывшего Гржельчика святой водой, крестил мелко со всех сторон. Он знал, что это, но с проявлением столь мощной черноты сталкивался впервые. Не прекращая молитвы, он достал мобильник и послал сообщения монахам из своих помощников, вызывая их. Через полминуты кабинет заполнился людьми в черных рясах, затянувших хором какое-то песнопение и захлопотавших.
– Это Йозеф Гржельчик? – обратился Джеронимо Натта к Максимилиансену, подбородком указуя на капитана, которого усадили на стул и окуривали каким-то ароматным дымом.
– Да, – хрипловато ответил старик. То ли голос сорвал, крича на подчиненного, то ли дошла серьезность происходящего.
– Нужно было вызвать его раньше, – констатировал кардинал. – Когда я впервые сказал вам об этом. Мы чуть не опоздали.
– А… а что с ним? – растерянно спросил Ларс.
– Слуги дьявола поймали его душу в ловушку. Тьма поглощает его. Еще немного – и было бы поздно.
Нестройное пение монахов плыло по кабинету, завораживая.
– Но… но… кто это сделал?
– Мы обязательно выясним, – каменная маска, заменившая Джеронимо Натта лицо, сделалась еще жестче. – Уничтожим приспешников сатаны и само их гнездо таким образом, что еще тысячи лет никто не решится повторить подобное.
– А он? Вы его вытащите?
– Мы спасем его душу, – твердо ответил кардинал. – Это наш долг, и это все, что я могу обещать. Тьма слишком глубоко погрузила в него свои когти, разрушая плоть. Я удивлен, что его дух еще сопротивляется воздействию тьмы. Очень сильный человек.
Он шагнул к Гржельчику, устало и грузно привалившемуся спиной к спинке стула. Монахи расступились, и кардинал возложил ладони ему на лоб, шепча что-то про себя. Гржельчик вздохнул глубоко – от боли или от облегчения, не понять.
– У таких сильных духом людей – своя беда. Зло не может пробить их броню сразу, соскальзывает с нее, бьет по уязвимым местам – детям, внукам, прямым потомкам. Сын мой, – он дотронулся до руки Гржельчика, – у тебя есть родные дети или внуки?
– Дочка, – прошептал он едва слышно. – Она недавно пыталась покончить с собой. Значит, это из-за меня…
– Нет, – строго возразил Джеронимо. – Не из-за тебя! Нет твоей вины в том, что ты стойко сопротивлялся дьявольским козням, за это лишь хвала тебе. Те, кто на самом деле виновен, ответят перед Богом и людьми, не сомневайся. И не волнуйся за свою дочь. Ее тонкие структуры не совсем идентичны твоим, зло не могло проникнуть в нее глубоко. Я пошлю к ней монахинь. С ней все будет хорошо, сын мой.
– Спасибо, – выдавил Гржельчик.
Кардинал вновь повернулся к Максимилиансену, полы красной мантии крутнулись
