полянами, иногда продирались сквозь нависшие над дорогой ветви, опустившиеся под тяжестью снега.
Пару раз мы врезались в поваленные стволы, которые с прицепом точно не одолеть. А отцеплять важную часть машины не хотелось.
Тогда мы брали топоры и шли прорубать себе дорогу. Мерзлая древесина была хоть и хрупкой, но твердой, так что проникающий во все щели лютый холод быстро отступал. В какой-то момент я понял, что края каски и шарф покрыты ледяными сосульками, а от моего лица идет пар, и в «шкуре» даже жарко. Но стоило на пару минут остановиться, как мороз начинал сковывать тело острыми ростками льда.
Еще несколько раз мы останавливались для разведки пути: промежутки меж деревьями расходились в разные стороны, а дальше было не видно между стволами: компас не показывал препятствия.
– Стой, Моррисон, – поднял руку Сергей, – аккуратно опусти топор и сделай шаг назад…
Я замер – Морозова в этих местах лучше слушаться. Я как раз подрубал толстый сук лежащего дерева, и топор звонко пружинил, вибрируя топорищем в моей перчатке.
Я решил садануть по верхней ветке, свисающей с ближайшего дерева.
Тут меня и застал окрик сталкера.
– Та-а-ак, – протянул он, – еще пару шагов назад, а лучше в сторону отойди…
– Что тут? – не понял я, но рекомендацию выполнил.
Озноб молча наклонился, не глядя в мою сторону, его взгляд вперился в ближайшую ветку. Затем он взял перчаткой горсть снега, замял ее в некое подобие снежка и, коротко размахнувшись, кинул комок снега на нижнюю ветку, и тут…
Ветка ожила…
Вдруг серая палка распалась на несколько звездообразных линий и схватила снежок, после чего снова исчезла вместе с комком снега.
Я остолбенел, продолжая вглядываться в ставшую снова обычной ветку.
– Гидра стеклянная, – тоном профессора произнес Морозов, – я заметил, что снег висит над веткой в воздухе, а про этих тварей я в курсе… Не буду же я тебе, Заг, читать лекцию минут на сорок, – попытался успокоить меня Сергей.
– Вообще, не помешало бы. – Я нагнулся за оброненным топором. – А тут такое часто?
– Скажем так, бывает, – хмыкнул Озноб.
– Как в таком холоде что-то может жить? – вырвалось у меня.
– У Древних спроси…
– Опять корень в каток! – сплюнул Сергей на панель. – Слушай, Моррисон, это же передачу сейчас заклинит. Я уже задолбался: сходи, а?
– Тебе, Сережа, плохо? – спросил я.
– Нет, просто лень вылезать…
– Ну и Хиус с тобой… – проворчал я, поднимаясь с кресла.
И вдруг по броне ударило россыпью гулких звуков…
Мы застыли, прислушиваясь: перед смотровым стеклом колыхнулись ветви, а в серо-фиолетовой мгле было ничего не видно, и я переместился к перископу турели.
Поначалу я вращал трубой, вглядываясь сквозь призму в сумрачный ледяной лес, но не заметил никакого движения. Но тут снова послышался удар в броню, я дернулся на звук и вдруг заметил между стволами неясную фигуру, которая немедленно спряталась за дерево. Но грудь моя все же похолодела – в области головы у непонятного существа горели два оранжевых уголька глаз.
– Что там за твари?! – Голос мой слегка дрожал. – Глазки у них светятся, а так на людей похожи…
Сергей выругался сквозь зубы.
– «Холодцы»… – произнес он наконец.
Краем уха слышал я про этих «холодцов», но по понятным причинам никогда не сталкивался – мой первый выход за Купол происходил именно сейчас, и мне он все меньше и меньше нравился, невзирая на свежесть впечатлений…
Снова удары по корпусу, и это, как объяснил мне Сергей в коротких и не самых мягких выражениях, – вовсе не удары каких-то мутантов мягкими тканями обмороженных конечностей по твердой броне, это гораздо хуже…
Пару раз в перископ я заметил, как они подносят ладонь ко рту: снег жуют…
Морозов сквозь крики про стрельбу из турели пояснил:
– Ты видал, они снег жрут? Знаешь зачем? Их еще «плевунами» называют – некоторые карбоновые кислоты в соединении с водой на холоде хорошо металл плавят! Это тебе, дураку, понятно?!
Заработала турель, я решил предоставить работу специалисту.
– Давай, Заг, надевай шлем! – орал Сергей. – Их очень много! Лезь в верхний люк! Кто у меня в мертвой зоне, вали!!! А то не уедем! Что-то до хрена их!..
Тут до меня дошло, что Сергей говорит правду… То есть бледные фигуры, плюющиеся кислотой… Какой дикой показалась мне сейчас идея идти пешком!
Я лязгнул рукоятью люка, натянув каску до самой шеи, и, не став подзаряжать полупустой рожок трофейного автомата, просто сменил его на новый. Их осталось четыре – и боеприпас к ним своеобразный…
Хиус с ним… я распахнул люк, попытавшись прикрыться им, как щитом, и, уперевшись в поручень, высунул голову в отверстие на крыше танка.
Внезапно белесые заснеженные руки возникли по краям и, словно клещи, схватили меня за шею, сдавив ворот, словно тиски…
Я захрипел, в голове помутилось… Одна рука, которая была с автоматом, рванулась вперед… Я ударил дулом в раскрытую сиреневую пасть, окаймленную треугольными серыми зубами, из которой на меня вылетел плевок, пенным комком попав на защитное стекло, которое немедля зашипело, а пулеметы захлебывались очередями…
В лицо ударило ледяным холодом и резким запахом – по щекам потекли слезы, а воздух в горле встал комом: дышать нечем…
Я пытался крикнуть, чтобы Морозов брал пистолет, но только судорожные хрипы исторгало мое горло.
Уперевшись спиной в отверстие люка, я высвободил руку, которой держался за переборку, и, уперевшись уже двумя в автомат, надавил на него до хруста и скрежета. После чего начался приступ кашля, который я пытался подавить: глаза жгло каким-то химикатом.
Я зарычал, чтобы выпустить ядовитый воздух из легких, в которые немедленно ударил леденящий холод, а затем уперся в приклад автомата плечом и надавил со всей дури… Туловище отлетело за люк, который лязгнул о верхнюю часть брони, а я, чуть поднырнув вниз, нажал на курок, и оружие выдало необычно длинную череду выстрелов – практически как «томми», только пули, как в винтовке почти…
Какая-то бирюзовая жижа прыснула на стеклянный щиток шлема, и…
Тут я совершил ошибку… Я высунулся из люка, почувствовав силу своего нового оружия, и дал очередь веером.
Это отшвырнуло с крыши несколько тел холодцов, но новые навалились сверху, сбрасывая меня вниз, и в этот момент умолкла турель… а меня всего тряхнуло так, что сознание покинуло меня…
– Как же надоело тебя вытаскивать… – услышал я в темноте знакомый голос.
Тут же я почувствовал резкую ломоту в руках и застонал невольно.
– Извини, Моррисон… – Голос Морозова никак не напоминал интонации извиняющегося человека. – Пришлось на массу замкнуть…
– Чего? – только и смог сквозь стон проговорить я.
– Ну чего, – как-то раздраженно ответил Морозов, – кабздец нашим аккумуляторам: я их напряжение на корпус замкнул… «холодцы» стали бульоном… но теперь у нас немного соляры,
