складами.
– Здесь пыли не будет, – объяснил Митяй. – Все потянет к выходу.
Теперь они лишились всего – и оружия, и рюкзаков с такими необходимыми сейчас припасами, и… инвертора.
– Что же теперь будет? – обреченно выдохнул Яриков, уткнувшись лицом в сцепленные в замок руки.
– Я не знаю, – задумчиво и отстраненно ответил Барышников. – Подождем, пока выветрится пыль. А там посмотрим. Пусть будет, что бы ни было – чужого не ждем, а свое возьмем.
– Смотри! Это же наше, – удивился Яриков: на некогда оцинкованной жести он увидел оржавленную, нацарапанную коряво и неровно надпись, частично скрытую заледеневшими поползновениями конденсата, и от того читаемой лишь частично: «Митяй. Ярик. Яшка.», а чуть ниже в две строки их любимый детский девиз, тоже частично упрятанный льдом: «Один за… одного». – Один за одного… Да… Помнишь тот день?
– Помню. Помню все, – уперевшись спиною в стенку, Митяй попытался счистить ботинком заиндевелую наледь, но гнилая жесть проломилась до огромной дыры, размером с ботинок.
– Да, – печально поджал губы Ярик. – Это не восстановить. Что ушло, то ушло.
– Но мы не будем… – продолжил работать ногой Барыга, но теперь ударяя с силой и разбивая края дыры так, чтобы можно было в нее заглянуть. – Пе… Ча… Лить… Ся!
Дряхлая конструкция, уже давно разрушенная временем и ожидавшая лишь команды, распалась, боковина жестяного хода вывалилась целым двухметровым куском, и их взору открылось начало шахтного штрека, стальной крепеж, провисшие электропровода, фрагмент рельсовой дороги и тележка с углем.
– Тридцать тысяч… говоришь? – усмехнулся Барыга, переводя дыхание: – Да здесь… целый… миллион!
Не спускаясь в шахту, они осмотрели ее, заглядывая туда, куда хватало луча фонарика: шахта вполне рабочая. По предположению Ярикова от нее можно было ожидать тысяч тонн угля.
– Это новая эпоха, Митяй! – воодушевленно всплескивал он худыми тонкими руками. – Это эпоха тепла и тепловой энергии! Этот уголь… сейчас он ценнее алмазов! Хотя, мало чем отличается и состоит из углерода, как алмаз. Но, это не существенно… Мы вошли в новое время!
Наигравшись и подкрепившись мечтами и надеждами, они вернулись к входу в вентиляцию. Горловина, в которой Ярикова завалило бревнами, осунулась и плотно заполнилась каменно-древесным салатом, который ни за что не разобрать и тремя десятками рабочих. Поэтому путь только один – вентиляция.
Продвигаясь по квадратной жестяной трубе, они уловили, а поднявшись выше, и услышали, грохот перестрелки. Похоже, что на поверхности разразился настоящий бой, какой бывает частенько среди отморозков, когда им приходится делить солидную добычу.
Дойдя до тупика, плавно скругляющегося вверх к вертикальной трубе вытяжного стояка, они остановились и вслушались в звуки выстрелов – бой действительно не на жизнь. Тем лучше, потому что, попадав на спины, они принялись разом долбить стенку короба, которая так грохотала, что не будь здесь перестрелки, их бы услышали и в столице.
Проломив себе ход и протиснувшись сквозь него, они спустились в операторскую – небольшое рабочее помещение, которое когда-то располагалось на высоте второго этажа и имело вход с собственной металлической лестницей снаружи.
– Что дальше? – встревожено прошептал готовый ко всему Ярик.
– Посмотрим, что будет, – ответил Барышников и аккуратно выглянул из-за угла дверного проема: обитая жестью дверь была распахнута настежь.
На улице, из окон входного помещения в шахту, через которое пришел и Барышников, отморозки вели огонь по охранникам из поселковых, невесть откуда здесь оказавшимся. Те засели в кирпичном здании напротив.
Вбивающиеся в стены неметкие пули вышибали из кирпичей их керамическую пыль и мелкую крошку, и те красными брызгами разлетались по снегу, окрашивая его яркими на белом фоне пятнами.
– Это он! – пораженно заметил Яриков и указал на Судью, который, увидев их зорко, вышел из укрытия и спокойно направился в сторону операторской, проходя прямо сквозь смертельное поле перестрелки. Он шел неторопливо, завороженно и странно улыбаясь, а снег рядом с ним вздыбливался маленькими взрывами – по Судье явно стреляли несколько человек. Но мелкие неудачи в пылу сражения мешали стрелкам быть довольно точными.
Судья вышел на середину открытой площадки и остановился. Высокий, но нисколько не ссутулившийся старик, он был похож на мудрого царя в развивающемся на ветру плаще с оторочкой из благородного меха. Царя, стоящего посреди поля смерти, бурлящего юркими пулями, но слепыми возле него. Просто потому, что он так решил.
– Вот это как работает! – ошалелый Ярик протер зачерненные углем очки, чтобы лучше видеть чудо. – Его теория в действии! Сила свободного выбора! С тобой происходит только то, что ты считаешь… В глубине души… Да нет! Как это возможно!?
– Все просто, – ответил Митяй спокойным и каким-то возвышенно-отстраненным голосом, да и сам он, будто бы просветлел внутренним светом. – Принимай и действуй!
Митяй встал посреди дверного проема, и пули тут же засвистели вокруг него, звонко утопая в жестяной двери и оставляя в оцинковке круглые черные дырочки.
– Стой, ты куда! – воскликнул Ярик, не успевший ухватить обезумевшего Митяя за одежду.
– Видишь? – ответил тот спокойно уже с улицы. – Он ждет меня.
Судья действительно остановился и ни делал больше ни шагу в их направлении. И только вокруг него снег оставался нетронутым пулями, будто стоял он на зачарованном островке.
Митяй тихо спустился по железным ступенькам, тут же отозвавшимся звоном пуль, и медленно, как новичок по канату, пошел навстречу Судье по кишащему смертью снегу, так же созерцательно полуулыбаясь. На островке они встретились:
– Я ждал тебя, – сказал Митяй громко, ибо выстрелы заполнили все звуковое пространство.
– Я знаю. Я пришел, – ровно ответил Судья. Ему везло больше, и его слова приходились на краткие миги пауз между выстрелами, так, что говорил он не громче обычного. – Я и не уходил. Никогда.
– Да, – почти улыбнулся Митяй. – Это я ушел.
Разорвавшаяся совсем рядом граната качнула обоих ударной волной, и мелкий осколок острым чирком зацепил щеку Митяя, выбив из нее каплю крови, которая горячей слезой поползла вниз по щеке.
– Ты потерял твердость и ходишь по краю, – заключил Судья и невозмутимо подал Митяю белый ситцевый платок. – В тебе нет тишины. Переживаешь?
– Их больше пяти тысяч, – ответил Митяй. – Я не смог долг поставить выше… чувств. Я – не ты.
Судья понимающе кивнул:
– Долг не обесценивает чувств, – он принял платочек обратно и всмотрелся в следы крови. – И родства… Я не отделяю долг от любви. А тогда… Тогда так было нужно. Пришлось выбирать между долгом и сыном. Прости меня…
Внезапно и неожиданно бой прекратился, и пространство зазвенело непривычной тишиной.
– Да, – по инерции громко ответил Митяй, и добавил тише: – Теперь я понимаю. Простил давно.
Судья взялся за его плечи и всмотрелся в лицо, бегая теплым взглядом, будто не мог выбрать в какой глаз ему удобнее смотреть. Митяй улыбнулся, и Судья втянул его в объятие. Они дружески похлопали друг друга по спинам. Да будет так.
Подбежал взъерошенный Ярик с настолько ошалело выпученными глазами, что даже
