Джеймс чувствовал, что эта надрывная откровенность убивает его. Он шёл в пожарное депо и радовался каждому новому вызову. Потому что перед лицом собственной смерти было легче простить себе чужие. На войне убивать просто, но гораздо сложнее вспоминать об этом в мирное время.
— Прошлое ничего не значит, — прошептала Оксана.
Она будто мысли его читала. Иногда Джеймсу начинало казаться, что он начнёт говорить, а Оксана продолжит. Такое бывает у близнецов. Или у родных людей.
— Я не стану ему помогать, — негромко произнес он.
Как легко это получилось сказать. Легко, но пережить внутри — отнюдь.
Оксана отступила назад, закрыла глаза и обхватила себя руками. Закушенная губа — верный знак того, что она вот-вот заплачет. Джеймс смотрел на неё и отмечал каждую знакомую черту, жест. Никогда не знаешь, кто станет тебе родным, но когда это происходит, ты понимаешь безоговорочно.
Тишина казалась густой, хоть ножом режь.
— Чертов эгоист! — неожиданно выдохнула Оксана. — Я просто хочу, чтобы ты жил. Неужели это так много?
Она положила руки ему на грудь, глядя в глаза.
— Я люблю тебя, Джеймс Стивенс. Позволь мне просыпаться с мыслью, что ты просто есть. Неважно где, неважно как тебя зовут и с кем ты будешь счастлив. Пожалуйста!
Он хотел сказать, что дело не в гордости, а в том, что ему придется назвать Стрельникову имя Корделии. Отдать в руки измененных то, ради чего он рисковал всем, в том числе и ей. Но что это теперь изменит? Для Корделии он уже сделал всё и даже больше. Найти её теперь будет нелегко, если не сказать невозможно. У них со Стрельниковым общий враг, и как они решат эту задачу, вместе или порознь — не его ума дело.
Джеймс вдруг осознал, что для него по-настоящему важно. Спокойствие и счастье Оксаны.
— Хорошо, — ответил он.
Её глаза недоверчиво расширились, а лицо расцвело таким счастьем, что только ради этого стоило согласиться. Оксана искренне и светло улыбнулась, порывисто сжала его руки. Хотела что-то сказать, но передумала. Осторожно уткнулась лицом ему в плечо и глубоко вздохнула.
Джеймс притянул Оксану к себе — такую родную, вдохнул свежий запах её волос. Время отсчитывало последние минуты их близости. Призрак угрозы больше не стоял между ними, и он наслаждался каждым мгновением. Не было ни прошлого, ни будущего, одно лишь настоящее. Однажды он уже отпустил её, и сделает это вновь.
Больно, но только сейчас. Потом должно стать легче, по-другому не получится прожить целую жизнь вдали от Оксаны.
«Просыпаться с мыслью, что ты просто есть».
Только так, и никак иначе.
Москва, Россия — Сиэтл, США. Май-Июль 2014 г.
В Шереметьево её отвозил Ронни. С приездом босса Халишер вернулся к виду разгильдяя-переростка, но это Ванессу больше не раздражало. Она привыкла к его манерам, вождению машины, тяжёлому року в динамиках и даже привычке не выпускать изо рта жевательную резинку.
Последний разговор с Рэйвеном вышел коротким. Его не слишком устраивал расклад, в котором Стрельников остался преемником Демьяна, но он собирался задержаться в Москве и наладить отношения с Михаилом. Ванессе было уже всё равно. Она больше не хотела иметь никакого отношения к делам измененных.
Халишер дергался в такт музыке, и она невольно улыбнулась. Поняла, что ей будет немного не хватать его откровенной беспардонности.
— Ронни, откуда ты так хорошо знаешь русский?
Он бросил на неё косой взгляд, но все-таки ответил.
— Я здесь родился и вырос.
Что же, это многое объясняло, особенно в его поведении и манерах.
— Невероятно! Где?
— Новороссийск. Небольшой приморский город.
Ванесса украдкой посмотрела в вырез его рубашки: неизмененная толстая цепь. Извиняться она не любила, но и оставлять тему открытой тоже не хотелось.
— Прости за то, что произошло в номере.
Ронни недоверчиво посмотрел на неё и хмыкнул.
— Да ладно. Мы оба тогда были хороши.
Ванесса вздохнула.
— Можно спросить?
— Валяйте.
— Что ты носишь на цепочке?
Ронни замолчал. Надолго.
К счастью, тяжёлый рок не позволял с головой уйти в мысли, и Ванесса была этому рада. Ей не хотелось оставаться наедине с собой и воспоминаниями как можно дольше. Сегодня она покидала Москву — город, который уже никогда не станет ей родным. Как назло, заел диск, а когда Ронни треснул по аудиосистеме кулаком, и вовсе затих.
Ванесса уже подумала, что ответа не дождётся, но все же услышала:
— Моя семья. Жена и дочка. Они погибли.
Больше она ни о чём не спрашивала до самого аэропорта. Прощаясь, пожелала удачи и почаще навещать стоматолога.
— Как-нибудь справлюсь, — мрачно пробормотал Ронни и смачно сплюнул под ноги, — и вам удачи, мисс Нортон. Надеюсь, больше не встретимся.
Самолет оторвался от земли, плавно взмывая ввысь. Слегка заложило уши, Ванесса прикрыла глаза и устало потерла виски. Мужчина в соседнем кресле ослабил галстук. Он явно волновался.
«Странно, что в наш век ещё остались люди, которые боятся летать», — отрешённо подумала она.
Ванесса сама ненавидела самолеты, но не из страха высоты. Когда её бизнес только набирал обороты, приходилось постоянно ездить по всему миру. Аэропорты, стыковочные рейсы, перелеты — долгие и не очень. Она покидала один город, чтобы завтра оказаться в другом, а спустя несколько дней — в следующем. Вся жизнь проходила в бесконечном движении.
Сегодня она была рада возможности двигаться хоть куда-то. После душной клетки номера «Ритц-Карлтон» полет казался слабым утешением, но это лучше, чем ничего. Она хотела с головой окунуться в работу, проверить каждый филиал лично. Делать все, что угодно, только чтобы забыть. Не о Демьяне, о том, что произошло. Хотелось расслабиться в мягком сиденье бизнес-класса, но Ванесса боялась спать. Боялась, что во сне всё вернётся.
Последние дни прошли, как в тумане, и она проклинала Рэйвена за то, что не позволил уехать сразу. Сбежать. Он и на похороны бы её затащил, если бы не Михаил Стрельников. Ванесса лично позвонила ему, извинилась и сказала, что не сможет присутствовать. К счастью, Михаил понял и не настаивал. Трусость? Возможно. Ей было всё равно, как это выглядит.
Ванесса понимала, что не переживет ещё одного прощания. Ей казалось, что стоит увидеть Демьяна не живым, и она завизжит, как героиня в дешёвом триллере или тронется рассудком, как Анжела. Долгое время она считала, что после исчезновения отца уже ничто не способно её сломить, что она выдержит всё на свете. Оказалось, внутри не всё ещё прогнило. Слабая искра жизни сейчас судорожно билась в сердце. В сердце, которое сжималось от боли.