Александрина снимает шляпу, бросает ее в траву как фрисби. На секунду я вижу прядь ее волос – медовую, тяжелую – она показывается из-за спинки шезлонга.
- Сделаем так. У вас будет еще одна операция. В зависимости от ее результатов…
- Не думал, что вы лично курируете операции.
- Эта – особенная. Ее исход очень важен для общественного спокойствия. Человек, на которого поступил сигнал – активист Партии Жизни.
- Террорист. Почему вам не привлечь полицию?
- Активист… Для нас он – активист. Полиция будет вынуждена арестовать его. Потом будет суд; процесс, наверняка, придется делать публичным. А таким, как он, только и нужна трибуна.
- Не понимаю. Допустим, мы нейтрализуем его по нашей линии… Мы ведь не имеем права арестовывать его, только сделать укол. И кто знает, сколько лет он еще проживет после этого укола.
- Это если все пройдет по правилам. Но может случиться что угодно, так? Дело щепетильное… Беременная подруга… Внезапное вторжение бригады Бессмертных… Он отважно бросается защищать возлюбленную… Хаос… Не поймешь уже, как все и случилось. А свидетелей не осталось, кроме Бессмертных…
- Но ведь то же самое может сделать и полиция, разве нет?
- Полиция? Представляете себе скандал? Хуже – только повесить этого гада в тюремной камере. А Бессмертные – другое дело.
- Совершенно неуправляемые, – киваю я.
- Погромщики, с которыми давно пора покончить, – улыбается он. – Что скажете?
- По крайней мере, я разобрался, зачем вы водили меня на пляж под ручку и поили коктейлями. Теперь мне спокойней.
- Я вас не принуждаю ни к чему. Можете оставаться в своей бригаде. Единственная просьба – молчать о нашем разговоре.
- Это в моих собственных интересах, – киваю я. – А то ведь и не поймешь, как все случилось. Хаос…
- Операция состоится через два дня. Я жду вашего решения завтра. Александрина, ты проводишь нашего гостя?
ОТРЫВОК 4 – Купальня
Брызги!
Взрыв смеха – девичьего, чистого, звонкого. Совсем рядом. В моей чаше, где я хотел спрятаться ото всех – и надеялся быть обнаруженным. Еще фонтан. Я молчу, терплю, притворяюсь спящим.
Шепот – решают, двинуться ли дальше, вниз по каскадам, или остаться тут. Второй голос – мужской. Обсуждают меня. Девушка хихикает.
Я подглядываю, стараясь не выдать себя.
По трубе ко мне в бассейн примчались двое. У парня оливковая кожа, глаза цвета анодированного алюминия, руки дискобола и смоляной чуб; девушка – черная, точеная. Обритая головка с удивительным изяществом посажена на высокую шею. Затылок как раз уместился бы в мою ладонь. Худые плечики. Груди-яблоки. Сквозь дрожащую воду – мускулистый живот и узкие бедра – колеблются, мерещатся, словно их только вот-вот отлили из эбонитового композита и они еще не успели принять окончательную форму.
Они прижимаются к бортику с моей стороны чаши, хотя противоположная никем не занята. Я решаю: они так сделали, чтобы я не мог за ними наблюдать. И хорошо. Не собираюсь подсматривать… Думаю даже сплавиться дальше, оставив их наедине, но… Остаюсь. Зажмуриваюсь снова.
Незаметно растворяю в морской воде минуту своей жизни, потом еще одну. Ничего сложного: теплая соленая вода может разъесть бесконечно много времени. Именно поэтому все купальни заполнены круглые сутки, несмотря на свою дороговизну.
Снова смех негритяночки – но теперь он звучит иначе: приглушенно, смущенно. Шлепки по воде – шуточная борьба. Всхлип. Вскрик. Тишина.
Мне неспокойно, и я открываю глаза.
По воде плывет кусочек материи, топ ее купальника – неприлично-алый, и алым цветом возбужденно пульсирует чаша. Тряпица подплывает к устью трубы, задерживается на секунду, будто на краю водопада – и уносится вниз.
Хозяйка не замечает его потери. Распятая, прижатая своим другом к борту бассейна, она медленно открывается ему. Я вижу, как ее сведенные плечи постепенно расслабляются, отступают назад, как она принимает его натиск. Бурлит вода. Всплывают еще кусочки ткани. Он разворачивает ее спиной – и зачем-то лицом ко мне. Глаза у нее полуприкрыты, затуманены. Сахар зубов сквозь вывернутые африканские губы. Ах… Сахар…
Я сначала судорожно ищу ее взгляда, а когда наконец вылавливаю его, смущаюсь. Оливковый Аполлон подталкивает ее ко мне – с налаживающимся ритмом. Ей не за что держаться, и она оказывается все ближе ко мне; мне нужно было бы уйти, но я остаюсь, сердце бьется.
Теперь она заглядывает мне в глаза – хочет установить связь. Зрачки блуждают, она смотрит на мои губы… Я отворачиваюсь.
- - Ну… – шепчет она. – Ну пожалуйста… Ну…
Толчок… Толчок… Она в шажке от меня. Слишком близко, чтобы не соскользнуть… Я на самом краю… Тянется ко мне… Вытягивает свою шейку… Не может дотянуться.
- - Ну…
Я уступаю. Распечатываю губы. Встречаю ее.
Она пахнет фруктовой жвачкой. Губы у нее мягкие, как мочка уха. Еще чуть, и я пропал.
И тут откуда-то сверху доносится визг. Отчаянный, истошный – я таких никогда не слышал, кроме как, разве, на работе. Он распарывает живую ткань музыки купален, и она уже не может срастись обратно. А сразу вслед за этим визгом – еще один, а потом целый хор испуганных вскриков.
Наше трио распадается. Негритянка растерянно жмется к дискоболу, я вглядываюсь вверх, в загадочную возню, которая разворачивается над нашими головами, в одном из бассейнов. Люди пихают друг друга, что-то кричат – но слов не разобрать. Потом выбрасывают в трубу что-то темное, грузное – и оно медленно съезжает в чашу уровнем ниже. Через секунду тех, кто блаженствовал в ней, заражает паника. Сцена повторяется: женские вопли, возгласы отвращения, кутерьма. Потом мельтешащие тела вдруг застывают словно парализованные.
Там происходит что-то странное и страшное, и я никак не могу понять, в чем дело. Кажется, будто в бассейн попало какое омерзительное фантастическое животное, монстр, что оно медленно спускается по трубам к нам, по пути заражая безумием всех, кто на него взглянет.
Новый всплеск шумной борьбы – и нечто покидает бурлящую чашу, ползет дальше. На секунду мне кажется, что это человек… Но вот движение… Оно вяло плюхается в бассейн над нами, ныряет под воду и под водой остается. Что это может быть? Оболочка чаши мерцает темно-синим, она почти непроницаема, и мне опять не удается понять, что же такое спускается к нам. Даже находящиеся там люди не сразу осознают, что видят перед собой. Притрагиваются к нему…
- Господи… Это же…
