снаружи пройдёт столько же, но в обратном направлении.
– Нелогично, – возразил Никифор. – Если Истомин проводил в квартире ночь и возвращался обратно к восьми утра предыдущего дня, время в квартире должно идти вдвое быстрее.
Анна мило сморщила носик.
– Минуточку, дайте сообразить… Ага, вот где кроется нестыковка: действительно, время в квартире должно течь вдвое быстрее, чем снаружи, чтобы компенсировать Истомину возвращение в одно и то же время утром прошедшего дня! Теперь объясняются многие парадоксы.
– Но не парадокс дедушки.
– Почему?
– Просидев здесь час, мы рискуем встретить самих себя, входящих в квартиру. Разве нет?
Наступило молчание.
Анна задумалась.
Не рискнул нарушить тишину и Климчук.
– Но Истомин написал, – женщина вынула из сумочки стерженёк флешки, который ещё утром передал ей Никифор, – что он обошёл все парадоксы, в том числе и парадоксы причинности и необратимости.
– Значит, вы пропустили объяснения, – простодушно заметил Виктор. – Посмотрите внимательней.
На щёки Анны легла краска.
– Полегче, капитан, – недовольно произнёс Никифор, – не со студенткой разговариваешь.
– Он прав, – покачала головой женщина. – Я читала быстро, с пятого на десятое, могла что-то пропустить. Разрешите воспользоваться этой машиной? Всё равно решили ждать. Заодно и ваш контент изучу.
– Без возражений.
Анна отвернулась к компьютеру.
– А мне что делать? – спросил Климчук.
Ответить Никифор не успел. В дверь позвонили.
– Кого ещё чёрт несёт? – проворчал Виктор.
Никифор подошёл к глазку и увидел троих мужчин: за спиной Тарасова стояли двое в гражданской одежде (одинаковые чёрные куртки, одинаковые чёрные шапки), один постарше, другой помоложе.
– Кто? – шёпотом спросил Виктор.
– Кажется, зашевелились кураторы Истомина.
Никифор открыл дверь.
– Товарищ майор, – торопливо заговорил Тарасов, – это офицеры Минобороны, хотят войти.
Он отступил в сторону.
Никифор перевёл взгляд на гостей.
Старший выглядел низкорослым борцом-сумоистом. У него было круглое лицо со скобочкой губ, глаза навыкате и расплющенные уши.
Спутник помоложе (лет двадцать пять – двадцать шесть, не больше) смотрел волком, катая желваки под кожей щёк.
– Слушаю вас, – вежливо проговорил Никифор.
– Вы кто? – буркнул сумоист.
– Старший следователь Следственного комитета по важным делам майор Сомов. А вы?
– Подполковник Колесников, замначальника исследовательского корпуса Минобороны. Это капитан Ладыжный, руководитель службы кураторов гражданских исследований. Что вы здесь делаете?
– Работаю.
Гости переглянулись.
– То есть как работаете?
– Вы здесь давно не были, товарищи из обороны?
Сумоист нахмурился:
– Что за вопрос?
– Простой вопрос, на который я хотел бы получить ответ.
– В мае были, – буркнул спутник сумоиста.
– Разве вам не доложили?
– О чём?
– Глеб Лаврентьевич Истомин умер сегодня утром от сердечной недостаточности на остановке автобуса возле своего дома. Доставлен в ближайший морг.
– Какого чёрта?! – вздёрнул брови молодой.
Никифор поблагодарил в душе нерасторопного завлаба ОИЯИ, до сих пор не сообщившего военным о смерти учёного. Было понятно, что их появление сразу после случившегося породило бы кучу проблем, а главное, могло привести к печальным последствиям, если опираться на предупреждение самого Истомина о возникшей угрозе в связи с его работой.
– Разрешите? – шагнул вперёд капитан Ладыжный.
Никифор не двинулся с места, вынуждая его остановиться.
– Прошу прощения, господа, работают эксперты, есть нюансы, смерть Истомина поставила ряд вопросов, и мы не можем уделить вам должного внимания до окончания расследования.
– Какого чёрта?! – вытаращил глаза Ладыжный. – Истомин выполнял наше задание! Отойдите в сторону!
– Ага, щас, – ухмыльнулся Климчук за спиной Никифора, – вот только шнурки погладим.
Сумоист сдвинул белёсые брови.
– Майор, вы давно служите?
– Десять лет.
– Боюсь, на этом ваша карьера закончится.
Никифор достал айфон, высветил удостоверение, дающее ему право доступа к государственным секретам высшего уровня.
– Боюсь, подполковник, ваш допуск едва ли выше этого. Будьте так любезны, не надувайте щёки. Всего хорошего.
Никифор шагнул назад.
– Постой, как там тебя! – взвился капитан Ладыжный. – Мы же сейчас вернёмся с отделением спецназа!
– Да хоть со всей армией. Все претензии – к моему начальству, пожалуйста. Тарасов, проводи товарищей. Больше никого к дому не подпускать, вплоть до применения огнестрела!
– Есть! – Тарасов взял автомат на изготовку.
Дверь закрылась.
– Что там за проблемы? – донёсся из кабинета Истомина голос Анны.
– Прищемили кое-кому нос, – весело отозвался Климчук.
– Кому?
– Приходили военспецы, – сказал Никифор. – Хотели посмотреть на квартиру. О том, что Истомин умер, они не знали.
– Странно.
– Бардак – он и в армии бардак, – сказал Климчук.
– Не слышала, чтобы вы выходили.
– Я выходил, – сказал Никифор.
– На часы не глянули?
– Не догадался, – признался смущённый следователь.
– Послушайте, что я вычитала. – Анна вернула страницу на экран. – Истомин пишет: я решил все парадоксы… Ну это я вам говорила, дальше… Но не смог остановиться! Арабская пословица гласит: не открывай дверь, которую не можешь закрыть. Но меня это не остановило. Я освободил джинна из бутылки и теперь не знаю, как загнать его обратно.
– Что он имеет в виду? – осведомился Климчук.
– Надо читать дальше.
– Но как ему удалось сделать такую машину?! И чтобы никто об этом не знал?!
– Знаем мы, – вздохнул Никифор, снова начиная нервничать. – Вопрос нужно ставить не так: что такого сделал господин Истомин, что не смог исправить за двадцать лет?
Москва
Следком
Четырнадцать часов пятнадцать минут
Проблемы с мигрантами из ближнего зарубежья в Москве и Подмосковье всегда стояли очень остро. Обращения главы Совета при президенте России по правам человека к правительству помогали мало, и председателю Следственного комитета приходилось вмешиваться в ситуации, возникающие в результате поведения приезжих, совершающих всё больше преступлений. Что в ковидные времена, что в нынешние послековидные мигранты продолжали жить в соответствии со своими племенными укладами, отрицающими законы добрососедства (что бы ни обещали их религиозные лидеры), и в разборки азиатов с жителями деревень Подмосковья, и в самой столице приходилось вмешиваться и Следкому, и Росгвардии, и полиции, и ФСБ.
Не раз сталкивались с представителями южноазиатских диаспор и следователи Баринова, занимающиеся особо тяжкими преступлениями.
Вот и сегодня его вызвал к себе директор Новиков и положил перед полковником отпечатанную на бумаге сводку происшествий.
– Читай.
Баринов уже знакомился с делами, но вслух об этом говорить не стал. Пробежал глазами два листа текста, поднял взгляд.
– Поделково?
– Только что сообщили, – хмуро сказал Новиков, посмотрев на экран компьютера. – Посылай своих.
– Примерно такой же случай был в Софьино.
Новиков поморщился.
Речь шла о жестоком избиении тринадцатилетнего мальчика в селе Софьино уроженцем Таджикистана за то, что тот носил футболку «Я русский». Но вместо того чтобы предпринять меры по наказанию виновного, полицейские предупредили о жалобе самого негодяя, и мальчишку избили повторно. Пришлось заводить уголовные дела как на таджиков, так и на полицейских, допустивших беспредел.
В нынешнем случае повторилась примерно та же ситуация: в Поделково были избиты мигрантами сёстры Шулепины – за то, что обе носили короткие платьица. Одна из них, двенадцатилетняя Шура, умерла в больнице.
– Отморозки! – сжал зубы Баринов.
– Беру дело на личный контроль, – сказал Новиков. – Квалифицируйте его как сговор с целью убийства и разжигания межнациональной розни. Пусть сядут на двадцать лет!
– Слушаюсь, Евгений Павлович.
– Так кто у тебя свободен?
– Никто, все в работе. К сожалению, важных дел хватает.
– Кстати, о Сомове. Чем он занимается?
– Делом Истомина.
– Физика, умершего утром?
– Так точно.
– Знаешь, что его застукали в квартире физика?
– Что значит «застукали»? Он ведёт расследование.
– Сейчас поймёшь. Что там произошло? Зачем ты направил в Дубну именно Сомова? Он же важняк, а
