— Не надо, Марина, — сказал Пастух. — Пошел перебор. Не надо…
— Надо, — сказала Марина. — Сказавши «а», договаривай до конца. До «я». Помогайте мне, мальчики, помогайте. А то ж я пороюсь-пороюсь и скажу, что ничего не нащупала. А вы мне не поверите… Да что я говорю! Вы ж мне по-любому ни за что не поверите. Ищите сами…
Потерла ладошки над миской, как бы очистилась от праха.
— Ищи, — сказал Пастух Стрелку.
— Хватит, пожалуй, — сказал Стрелок. — Если б что и было, Марина б нащупала… Я сейчас…
И убежал куда-то.
Марина молчала. И Пастух помалкивал. Не хотелось говорить. Любое сказанное сейчас слово будет лишним. Каждое слово!
Пепел в салатнице на столе очень к молчанию подходил. Прямо как специально.
Но Марина так не думала.
— Не берите в голову, Пастух, — сказала она, как всегда улыбаясь. — Стрелок всех подозревает и правильно делает. Я сама не понимаю, почему на нас все время что-то сваливается. То милейший преферансист Бонд. То бандиты на вертолете… И все они по мою душу, так ведь выходит? Она ж не выдержит, хоть она у меня и молодая, как муж говорил… Что делать-то, а, Пастух?
Она, слава Богу, ничего не знала про тех двух ночных татей в тамбуре, которые давеча спланировали на насыпь…
Надо было отвечать.
— Ничего не делать. И не считать, что вся происшедшее — по вашу душу. Это, извините, гордыня, а то и чванство. Два эпизода — преферансист и бандиты — этого мало, чтоб делать какие-то выводы. Тем более что бандиты на вас и внимания-то не обратили. Вы у вагона стояли и голову тянули: ах, заметьте меня, господа бандиты, я — вот она вся… А они — ни фига не заметили. Прав я?
Марина засмеялась.
— Хороший вы человек, Пастух. Легкий. А коллега ваш — солдафон и гордец.
Солдафон — это понятно, подумал Пастух, а гордец-то при чем? Но спрашивать не стал. Лишь объяснил туманно:
— Жизнь — она ведь разная…
А тут и Стрелок вернулся. С пластмассовой воронкой розового цвета.
Сообщил:
— В вагоне-ресторане выпросил. Обещал вернуть через десять минут… — И примерил носик воронки к стальному сосуду. Сказал радостно: — Как раз! Ничего не просыплем.
Ничего и не просыпали.
Уложили футляр в сумку, сумку — на полку. Поехали дальше.
Пастух сказал:
— Пойду в тамбур воздухом подышу. Ты со мной?
— Можно, — легко согласился Стрелок.
Они вышли в тамбур. Пастух достал из кармана связку заветных вагонных ключей, запер дверь в коридор и отпер вагонную. В тамбур ринулся сильный и не теплый ветер, шумно стало, колеса стучали на стыках так, что говорить было невозможно.
Но говорить Пастух и не собирался. Он, зажав в правом кулаке ключи, легко развернулся на каблуке и врезал Стрелку аккурат в левый глаз и обок того. Мощно врезал. Не жалея. Знал, что мощно. Но глаз должен был целым остаться. Тяжелые ключи как хорошая свинчатка сработали. Стрелок чуть крутанулся, ноги отключились, и он рухнул на пол. Как проводница пол этот гребаный на остановках ни мыла, чище он не становился. А и то понятно: на «железке» своя грязь, особая, прилипчивая, да и много ее.
Сел на корточки перед вырубившимся из мира Стрелком, ждал терпеливо. Минут, наверно, пять прошло. Стрелок приоткрыл правый глаз, левый почему-то не открывался.
— Это ты меня? — спросил хрипло.
— А кто ж? — удивился Пастух. — Никого нет…
— За что хоть?
— За Марину. За то, что плакать ее заставил.
— Я запомню, — сказал Стрелок, пытаясь подняться с пола.
Плоховато у него получалось. Однако встал все ж, уперся рукой в стену вагона, стоял, покачиваясь. Но — стоял.
— Запомни, — согласился Пастух. — И еще одно запомни. Хоть словом, хоть намеком еще раз Марину обидишь, выкину на насыпь на полном ходу. Ты ж мне не друг, Стрелок, сам знаешь. И нечего им прикидываться. Терплю пока терплю… Короче, понял?
— Я попробую, — сказал Стрелок.
Открыл дверь в вагон и пошел по коридору, покачиваясь, придерживаясь рукой за стену. Дошел до своего купе, впал в него. Чего уж там соседу объяснял — не Пастуху о том думать. Отлежится Стрелок, заживет глаз, а память останется. Злая, конечно, но что Пастуху с того? Не впервой. Таких «стрелков» в его жизни — батальон как минимум. А то и полк. И большинство — покойники. А Стрелок пока жив. Все еще.
И Пастух вернулся к Марине.
Она сидела на одеяле с ногами и читала что-то в своем ай-паде. Улыбалась про себя. Услышала Пастуха, спросила:
— А где Стрелок?
— Отдохнуть пошел, — сказал правду Пастух, усаживаясь напротив.
— Это он от вас устал? — догадливо поинтересовалась.
— Может, и от меня, — не стал скрывать Пастух. — Но может, и от себя… — Помолчал, добавил: — Но это вряд ли…
— Верно, — сказала Марина, — он, похоже, от себя не устает… Да вы не сердитесь на него, не стоит. Он таков, каков есть. Вы ж его знаете давно, верно?
— Давно — да, — подтвердил Пастух, — а вот хорошо ли?.. Навряд ли… Да и чего мы все о нем да о нем? Он нам еще успеет надоесть, дорога впереди длинная.
— А почему он за мной следит?
— Вы так думаете? — удивился Пастух. Не тому удивился, что спросила, а тому, что угадала правильный вопрос. — Наняли его вообще-то.
— Кто? — изумилась Марина.
Глаза у нее стали большими и испуганными. Как у лани. Пастух помнил эти глаза, этот взгляд. Давно. В Иране, в горах. В районе Мешхеда. Она стояла перед ними — трое их было, трое суток и шли к своим, «калашниковы», рюкзаки как и положено, воды вот только не было совсем. А она, лань, стояла метрах в ста и смотрела на них. А потом р-раз — и исчезла. Как не было. Они пошли туда, где она стояла, а там ручей бежал. Холодный-холодный и быстрый-быстрый. Как счастье…
— Не говорит, — ответил Пастух Марине. — И вряд ли скажет. Разве что пытать…
— Это не наши методы! — всерьез возмутилась Марина.
— Не ваши, — согласился Пастух. — Да и какая вам разница, кто его нанял? Люди. Которым вы почему-то интересны…
— Какие люди? Я ж никого здесь не знаю.
— А они вас знают. — Он старался свинтить беседу или поменять тему. — Вы же у нас знаменитая, умная, обаятельная… — перечислял, как баюкал, а она и повелась, заулыбалась, слушала. Сказала все-таки:
— Болтун вы, Пастух, однако… А не пойти ли нам в вагон-ресторан? С этими бандитами даже не пообедали…
— И хорошо, что с ними не пообедали, — согласился Пастух. — Пошли.
— И Стрелка позовем. Ведь правильно?
— Не знаю, — сказал Пастух.
Он врал. Он знал, что это правильно — позвать Стрелка в ресторан, потому что враг рядом много менее опасен, чем враг поодаль. А Стрелок-то, не исключено, был не врагом, а просто дуболомом, на какого-то чужого дядю работающим. В принципе неплохо работающим. И Марину нашел. И с Пастухом повезло. А что морду ему Пастух набил — так это ж за дело. Пообижается и вернется, куда ему из вагона деться. Разве что и вправду — на насыпь и влет. Но это уж от Пастуха зависит…
