Население всё ещё маленькое, земля, даже та, что есть, втрое больше прокормит, да только где его взять, это население, только самим размножиться или соседей включить.
— Толково, — только и сказал я.
— Знаешь, что, Феликс, — высказал мысль Фокин. — Определи-ка ты его к Татьяне Марковой на постой.
— Добро, она только рада будет.
— Ста рублей месяца на два хватит, а то и на три, — заверил Фокин. — А там уже посмотрим.
— Так их только завтра дадут, а устраиваться уже сегодня нужно, — напомнил я.
Фокин молча встал со стула, подошёл к сейфу и, после недолгого копания в потрохах, вынул несколько купюр.
— Держи, — на стол легли четыре купюры по двадцать пять рублей с изображением всё того же человека. Надо полагать, это и был тот самый Старик. — Завтра после обеда зайдёшь и распишешься, Феликс как раз бумаги напишет. Ещё справку получишь, вроде паспорта временного, негоже совсем без документов ходить.
— Теперь, — сказал Феликс, вставая со стула. — Теперь пойдём твоего друга выручать из объятий зелёного змия.
Глава четвёртая
Кабак располагался неподалёку от здания администрации, обычный бревенчатый домик, приземистый, под тесовой крышей. Вопреки представлениям, здесь можно было не только пить, но и есть, изнутри доносились запахи борща и подгорелого масла.
Переступив порог, я увидел несколько длинных дощатых столов, за которыми сидели редкие посетители, стойку с барменом, бородатым мужиком необъятных габаритов, и вход на кухню, куда прямо сейчас нырнула молодая официантка.
Стас сидел на краешке стола, перед ним стояла пустая бутылка на поллитра, рядом ещё одна, выпитая на три четверти, а чуть поодаль сиротливо притаилась погрызенная горбушка чёрного хлеба, надо полагать, единственная его закуска. Охотник был ещё в сознании, он даже что-то говорил невидимому собеседнику.
— Давай, ты справа, я слева, — скомандовал Феликс, после чего мы, подхватив Стаса за руки, рывком подняли из-за стола.
— Петрович, он не расплатился, — тут же заявил бармен за стойкой.
— Жлоб ты, Березин, — укоризненно сказал пристав, но всё же полез Стасу в карман рубахи, выудил оттуда пятирублёвку и протянул кабатчику. — Хоть бы закуски подал.
— Он сам сказал, что не надо, — бармен аккуратно сложил пятёрку и сунул её в карман фартука, а сам начал отсчитывать сдачу, что меня приятно удивило, и дешевизна удивила, и честность.
— Вообще нечего рабочим людям посреди дня наливать, — продолжал ворчать Феликс, когда сгрёб горст мелочи и ссыпал Стасу в карман. — Если душа горит, ста грамм вполне достаточно, я уже старый и в грузчики не нанимался.
Стас силился что-то сказать, но, видимо, в этот момент последняя стопка достигла мозга, он икнул, закрыл глаза и окончательно обмяк у нас на руках. Весил охотник, к счастью, немного, поэтому нам не составило труда отволочь его к отделению полиции, представлявшему собой небольшой кирпичный домик в два этажа с решётками на узких окнах.
— А куда его теперь? — спросил я.
— В камеру пока, пусть проспится, как в себя придёт, так я его опохмелю и в общежитие отправлю, — пристав продемонстрировал мне прихваченную из кабака недопитую бутылку. — Сразу бы туда, да только не примут в таком виде.
— Стоп, а ружьё его где? — всполошился я.
— Там же, где и твоё, — пожал плечами Феликс. — В управе. Он его не забирал, знал, куда и зачем идёт. Ты своё тоже не спеши забирать, не дело это с ружьём по селу ходить.
— Разберу и упакую в мешок, — отмахнулся я, сваливая спящего Стаса на узкую лавку. — Мне вот ещё что интересно: тут переодеться можно, брюки там, рубашку купить? А то в таком виде как-то неприлично, внимание привлекаю.
— Это можно, — Феликс прикрыл двери камеры, но замок вешать не стал, всё же не преступника закрыл. — Сейчас провожу.
Из отделения полиции мы направились в другой дом, на этот раз деревянный в два этажа, на первом продавались скобяные изделия, инструмент и всякая мелочёвка. А на втором имелся отдел одежды и обуви. Это обрадовало, а то я уже начал беспокоиться, что придётся на заказ шить. Нет, здесь и фасоны разные, и размеры есть почти все. А если уж не подойдёт, имелось небольшое отделение, где прямо сейчас стрекотала швейная машинка, обрезать, перешить, расширить.
— А ткани у вас откуда? — спросил я Феликса, перебирая брюки на вешалках.
— С неба упали, — с улыбкой сказал он. — Сами и делаем. В столице две фабрики, да и по местам, в колхозах, зимой люди заняты, пряжу сдавать выгоднее, чем сырьё. Кое-где и ткацкие станки стоят, только ткань не каждый делать может, там, на приёмке, контроль качества очень строгий, если чуть тоньше нить, если плотность не та, оставляй себе, ни копейки не заплатят.
— А из чего делают?
— Вот это, — он указал на ряды брюк со стрелками (вообще, заметно, что мода нисколько не поменялась, как только люди вернули себе кусок утерянной цивилизации, сразу вернулись к фасонам конца двадцатого века), — шерсть, а дальше льняные идут. Лён летом носить лучше всего, не жарко в нём. А вот лён с коноплёй, ещё лучше. Хлопка мало, да и дорогой он, почти всё из льна и шерсти, конопля ещё.
— А это мало откуда берётся? — поинтересовался я, снимая подходящие с виду брюки без стрелок. — Здесь ведь точно не растёт.
— Не растёт, ты прав, только караваны приходят. На верблюдах. Из Китая, через Среднюю Азию. Оттуда везут шёлк, специи и чай, иногда скот племенной гонят, коровы, овцы, а туда всё больше изделия продаём, одежду, металл, не просто металл, конечно, а полноценные кованые инструменты, лекарства ещё они сами не производят. Оружие тоже просили, да только не знаю, продали наши или нет, так-то нам с ними делить нечего, далеко они, можно и продать старьё.
— И как часто?
— Пару раз в год, редко чаще, и они ярмарку не устраивают, весь товар государство закупает, а потом уже распределяет. В магазины мало что попадает, да и цена кусается.
— А магазины тоже государственные?
