взвизгнула.
– Да, губы – это то, что нужно! – произнес он и поцеловал невесту.
Через некоторое время, переводя дух, она отстранилась, с довольным видом потерла свой подбородок, потом подбородок Кэсерила, после чего произнесла:
– Вот теперь ты не колешься!
С Умегатом Кэсерил смог увидеться лишь на следующее утро, в приделе Бастарда кардегосского Храма. Служка, выказав должное почтение высокому гостю, проводил его в комнаты на третьем этаже, где дверь на его стук отворил, поклонившись, Дарис, безъязыкий грум. Кэсерил не удивился, увидев на груме одеяния ордена Бастарда снежной белизны. Дарис потер свой подбородок и, улыбаясь, показал Кэсерилу на его собственное безбородое лицо, пытаясь что-то произнести, и Кэсерил был рад, что ничего не понял в бормотании бывшего грума. Безъязыкий провел его через гостиную на маленький деревянный балкон, увитый виноградом и уставленный горшками с красными геранями. Балкон выходил на площадь перед Храмом.
Умегат, также одетый в белые одежды, сидел в прохладной тени за маленьким столом, на котором Кэсерил с удивлением увидел бумагу и перья с чернилами. Дарис торопливо принес кресло, и Кэсерил поспешил сесть, не дав Умегату подняться. Дарис вновь пробормотал что-то, что Умегат понял как предложение выпить чаю, на что Кэсерил согласился, и Дарис умчался выполнять просьбу гостя и хозяина.
– Что это? – спросил Кэсерил, показывая на бумагу и перья, лежащие перед Умегатом. – Вернулась способность писать?
Умегат скривил губы.
– Пока на уровне пятилетнего ребенка. Похоже, я частично омолодился.
Он поднял лист бумаги и продемонстрировал Кэсерилу буквы-каракули, написанные действительно как будто детской рукой.
– Пытаюсь их запомнить, – продолжил он, – а они все выпадают. И рука отупела – никак не может вспомнить, что нужно делать с пером. Зато на лютне я играю так же плохо, как и раньше. Врач говорит, что у меня сплошные улучшения, и он, наверное, прав, потому что месяц назад я совсем не мог изобразить то, что у меня сейчас получается. Когда читаю, уже могу поймать слово, хотя они все время разбегаются, как крабы во время отлива.
Он посмотрел на Кэсерила и, отложив перо, спросил:
– А вы как? Говорят, в Тариуне вы творили великие дела? Менденаль сказал, вас проткнули мечом?
– Как стрекозу, насквозь, от живота до спины, – кивнул Кэсерил. – Зато по мечу наружу выбрались демон с Дондо. Так что шкуру мне ди Джиронал попортил не зря. К тому же Дочь спасла меня от смерти.
Умегат улыбнулся и проговорил:
– Стало быть, легко отделались.
– Самым чудесным образом.
Умегат склонился к Кэсерилу и глянул ему в глаза.
– Вижу, у вас были интересные встречи. На самом высоком уровне. По вам заметно, – сказал он.
– А к вам что, вернулось внутреннее зрение? – спросил Кэсерил.
– Да нет! Просто не заметить этого было бы трудно.
Он был прав. По самому Умегату это было видно тоже. Если человека тронет рука Бога и он при этом не сойдет с ума, то в результате он приобретает некую рационально необъяснимую внутреннюю гармонию, основанную на особой сосредоточенности и самоуглубленности.
– Вы ведь тоже видели своего Бога, – проговорил Кэсерил, и это был не вопрос.
– Пару раз, – признался Умегат.
– И сколько вам потребовалось, чтобы восстановиться?
– Точно не могу сказать, – ответил рокнариец и, задумчиво посмотрев на Кэсерила, спросил: – Скажите мне, если сможете, что вы видели?
В вопросе Умегата прозвучал отнюдь не холодный интерес профессионального теолога. Кэсерил увидел это по тому, как мелькнул во взоре рокнарийца неутоленный голод по общению с Богом. Я что, тоже так выгляжу, когда говорю о Ней? Неудивительно, что люди смотрят на меня странно.
Кэсерил рассказал всю свою историю – с момента спешного отъезда из Кардегосса. Появился чай. Чашки были выпиты, и снова наполнены, и выпиты вновь, и только тогда Кэсерил закончил свой рассказ. Дарис все это время стоял у двери и слушал. Кэсерил был полностью уверен в надежности бывшего грума. Когда он подошел к описанию того, что увидел в те мгновения, когда Госпожа Весны перенесла его в иной мир, слова начали ему отказывать. Умегат же, не отрываясь и полуоткрыв рот, слушал.
– Это могла бы выразить поэзия, – покачал головой Кэсерил. – Мне нужны слова, которые означают больше, чем они обычно означают. Слова не только максимальной высоты и глубины, ширины и веса, но также слова, у которых было бы измерение, которого мы даже представить не можем.
– После своего первого… опыта я пытался выразить образ Бога музыкой. Но, увы, у меня нет музыкального дара.
Кэсерил кивнул и осторожно спросил:
– Есть ли что-нибудь, что я могу для вас – для обоих – сделать? Изелль вчера назначила меня канцлером Шалиона, поэтому, думаю, теперь я многое могу.
Умегат вскинул брови и, не вставая, отвесил в сторону Кэсерила поздравительный поклон.
– Молодая королева сделала хороший выбор, – сказал он.
– А я вот думаю, сколько же придется разгребать после прежнего канцлера! Он оставил непростое наследство.
Умегат понимающе улыбнулся.
– Ничего не попишешь, – сказал он. – Что же до наших дел, то Храм хорошо заботится о своих бывших святых, и у нас всего в достатке. Мне нравятся эти комнаты, этот город, этот весенний воздух, нравится моя компания. Надеюсь, Бог даст мне еще парочку заданий, прежде чем призвать к себе. И лучше, если они не будут связаны с животными или королями.
Кэсерил сочувственно кивнул и сказал:
– Вы ведь хорошо знали Орико. Наверное, не хуже, чем Сара.
– Я виделся с ним почти ежедневно в течение шести лет. Он говорил со мной предельно откровенно, особенно ближе к концу. Надеюсь, в этих разговорах он находил утешение.
Кэсерил, поколебавшись пару мгновений, предположил:
– Не знаю, насколько я прав, но мне кажется, он был чем-то вроде героя.
Умегат согласно кивнул:
– Мне тоже так кажется. Правда, особого героя – героя, который сознательно становится жертвой.
Он вздохнул и сказал:
– И все-таки это грех – горевать по поводу того, что отравляет нашу благодарность Богам за их благодеяния.
Безъязыкий грум встал со своего места, чтобы забрать и унести чайные приборы.
– Спасибо, Дарис, – сказал Умегат и похлопал по руке, которая тронула его плечо. Дарис взял чашки, тарелки и вышел вон.
Кэсерил с любопытством посмотрел ему вслед.
– Давно вы его знаете? – спросил он Умегата.
– Больше двадцати лет.
– Тогда он был не просто вашим помощником в зверинце, – предположил Кэсерил и, понизив голос, спросил: – И он тогда был… подвергнут пыткам?
– Нет. Позже.
– Вот как?
Умегат улыбнулся.
– Не смотрите так мрачно, лорд Кэсерил, – сказал он. – Все становится гораздо лучше, чем было.
